— Я не претендую на твои знания, — произнесла она после короткой паузы, пристально вглядываясь мне в лицо, и я в который уже в жизни раз чертыхнулся про себя — как ей удается мои мысли читать, в то время как я, со всем своим опытом, до сих пор продолжаю биться над загадкой ее рассуждений. — Ни в работе, ни с Игорем. Я не намерена делать никаких обобщающих выводов, я только о нем хочу кое-что сказать. Я никогда не знала, что у него в голове происходит, ты меня тоже в это особо не посвящал. Поэтому, наверно, я каждую крупицу из того, что ты мне рассказывал, по сто раз со всех сторон рассматривала, к каждому его слову совсем иначе прислушивалась, за каждым его жестом пыталась разглядеть, что им движет. Может, давай сравним мой взгляд издалека и твой изнутри?
Я молча кивнул, успев уже к тому времени переставить акценты. Ладно, психологический мастер-класс — но мой. С моим непревзойденным умением слушать. И направлять говорящего умело поставленными вопросами. И делать неопровержимо логичное заключение из его откровений лишь в самом конце сеанса. Сдержанно.
— Смотри, — устроилась она поудобнее на своем стуле в кухне, в которую, как я вдруг осознал, переместились из ее гостиной все наши судьбоносные разговоры, когда мы переехали из ее квартиры в мою. — Во-первых, он ничего не боится, поскольку понятия не имеет — нашими стараниями — что такое настоящая опасность. Во-вторых, с самого рождения мы все окружили его… да нет, укутали просто вниманием, заботой и пониманием — и он, не зная ничего другого, воспринимает их как должное, не понимает, что бывает и иначе.
— Ты считаешь, что ему нужен контрастный душ? — приступил я к мягко наводящим вопросам.
— Я считаю, что он его уже получил, — ответила она. — Довольно поздно и совершенно неожиданно. Ощущение враждебности он испытывал только от наблюдателя, но оно было постоянным и неактивным, и со временем он привык к нему, как к сквозняку из форточки. И теперь, когда он узнал о вас, наблюдатель стал для него визитной карточкой всего вашего сообщества. К которому, между прочим, и ты принадлежишь.
— И это дает ему право и тебе грубить? — сделал я следующий вопрос чуть более наводящим.
— Он уже знает, что я вас тоже давно признала, — вздохнула она. — А значит, с его точки зрения, и все ваши цели и методы. И потом, я же — человек, а с людьми ему никогда особо интересно не было, как ни сложно мне это признавать. И теперь выходит, что к людям он так и не прибился, ваши ему враждебной цивилизацией кажутся, а мы — вообще предателями. И остался он один.
— Но ты же не станешь спорить, что чрезмерной общительностью он никогда не отличался, — уравновесил я прямоту утверждения мягкостью тона. — И вряд ли ты забыла, почему.
— Если ты о том, что он обман чувствует, — оживилась она, — то я об этом тоже много думала. И даже экспериментировать в последнее время начала. И заметила, что если я в мелочах вру — спрятала футболки, если их еще холодно надевать, и говорю, что не знаю, где они — он и ухом не ведет. Он не просто несоответствие между словами и реальностью улавливает, а их несовпадение даже не мыслям, а чувствам, скорее.
— Ты хочешь сказать, что он решил, — от удивления опять снесло меня в сторону излишней прямоты, — что мы все это время в глубине души разделяли мнение наблюдателя?
— Откуда мне знать, что он решил? — пожала плечами она. — На самом деле, я о другом. Я не совсем правильно только что сказала — он бы остался совсем один, если бы не Дарина. Мы его обманывали, и настаивали на своем объяснении интересующих его событий, и он это помнит, и сейчас уже не решается нам в чем бы то ни было верить. С ней же у него никогда ни уклончивости, ни выкручиваний не было. Они и спорили, и ссорились, но даже когда ей пришлось что-то скрывать от него, она не стала ничего выдумывать, а просто отошла в сторону.
Стрелку равновесия у меня качнуло еще дальше от мягкой рассудительности, пронесло мимо сдержанной прямоты и забросило в совершенно недопустимую с профессиональной точки зрения личную, эмоциональную и резкую оценку. И там и заклинило.
— Это она-то ничего не выдумывала? — рявкнул я. — Да она им всю жизнь крутит-вертит, как хочет! Может, скрывать от него она ничего и не умеет, но насобачилась так ему все свои фокусы преподносить, что он их за свои собственные сокровенные мысли и чаяния принимает.
— Вот если бы ты не только в голову ему заглядывал, — назидательно наставила на меня указательный палец Татьяна, — а еще и со стороны присматривался к тому, как они ведут себя друг с другом, то давно бы понял, что последнее слово всегда за ним остается. Это как у нас с тобой — сколько я с тобой ни спорю, сколько я тебя ни уговариваю, сколько я ни сопротивляюсь, все равно, в конечном итоге, по твоему выходит.