Ангел над городом. Семь прогулок по православному Петербургу

«Всех поражали прежде всего его возгласы, – вспоминал архиепископ Евдоким (Мещерский), посещавший отца Иоанна еще студентом. – Он произносил их отрывисто, резко, громко, подчеркивая известные слова и придавая каждому из них особенный смысл и значение. Это не обыкновенное наше произношение – монотонное, певучее, мертвенное, а живое, глубокое, полное смысла и одушевления. Видно по всему, что слово льется из глубины чистой, глубоко верующей души, полно непоколебимой уверенности, силы и внутренней мощи. Это слово – плоть, слово – жизнь, слово – действие. И молился он также необыкновенно. Однажды во время утрени он подошел к жертвеннику, стал перед ним на колени, руки сложил крестообразно на жертвеннике, голову склонил на них. Под руками у него были, кажется, всевозможные записки с просьбой помянуть больных, умерших. Я смотрел на него из-за колонн. Волосы прядями ниспадали на плечи; весь он был освещен слабым утренним светом, едва-едва пробивающимся сквозь толщу утреннего северного тумана. Он находился в таком положении около десяти минут… Казалось со стороны, что он как бы умер, и перед нами было только его тело, оставленное, сброшенное его душой, как бы некая одежда».

Эти воспоминания о том, кем был тогда для России святой праведный Иоанн Кронштадский, чем был Андреевский собор, в котором служил он…

– Наверное, не было тогда более посещаемого места в России, чем это, – рассказывал директор мемориальной квартиры Иоанна Кронштадтского священник Геннадий Беловолов. – Здесь мистический центр нашего Отечества. Столько было произнесено здесь молитв, столько пролито слез покаяния.

И понятно, что этот собор сатанинские силы постарались уничтожить так, чтобы выкорчевать и саму память о нем. Собор снесли в 1932 году, еще во времена безраздельного господства «ленинской гвардии», а в 1954-м, через год после смерти Сталина, на месте амвона, с которого говорил свои проповеди всероссийский батюшка, поставили памятник вождю мирового пролетариата.

Мы обращаем внимание на даты, потому что это не просто осквернение, здесь зримо видно, как недобро сцеплено в нашей стране прошлое и будущее…

Сейчас, слава Богу, памятник Ленину перенесли на другое место, а в Екатерининском парке на месте разрушенного храма установили памятный знак с надписью: «Пусть камень сей вопиет к сердцам нашим о восстановлении поруганной святыни».

ТРУЩОБНАЯ ПРОПОВЕДЬ

Первую свою проповедь, произнесенную в Андреевском соборе 17 декабря 1855 года, Иоанн Кронштадтский назвал «Паси овцы Моя».

«Сознаю высоту сана и высоту соединенных с ним обязанностей, чувствую свою немощь и не достоинство к прохождению высочайшего на земле служения священнического… – сказал тогда двадцатишестилетний иерей. – Но знаю, что может сделать меня более или менее достойным сана священника – это любовь ко Христу и ко всем. Любовь – великая сила; она и немощного делает сильным, и малого великим. Таково свойство любви чистой, Евангельской. Да даст и мне любвеобильный во всем Господь искру этой любви, да воспламенит ее во мне Духом Своим Святым!»

Наверное, и другие священнослужители произносили схожие слова, но завершив проповедь, они, как правило, облачались в цивильную одежду и возвращались домой, к тем большим и малым семейным радостям, которые и наполняют жизнь большинства людей. У Иоанна Кронштадтского проповедь не завершалась отпустом. После службы он продолжал свою проповедь уже в самой жизни.

Кронштадт был тогда не только крепостью, защищавшей морской вход в столицу Российской империи, но и местом административной ссылки из Петербурга нищих и бродяг. Люди эти ютились в землянках и лачугах на окраинах города. Сюда, в царство беспросветной нужды, грязи, болезней, пьянства и отправился со своей евангельской вестью молодой священник.

Настороженно встретили его обитатели трущоб. Они так глубоко увязли в безысходности своей жизни, что не могли поверить, будто и для них засиял луч Божией любви. А порою – зачастую они сами не осознавали этого! – невыносим для них был и сам воссиявший посреди мрака свет. Они уже свыклись с сумерками, им не хотелось, чтобы свет этот озарял мерзкие и неприглядные закоулки их жизни.

Спускаясь в подвалы и поднимаясь на чердаки, где ютились отверженные люди, отец Иоанн Кронштадтский встречал здесь и подозрительность, и грубость, и откровенную злобу. Ожесточившиеся в глухой нужде люди порою гнали его от себя, сердца их не желали раскрываться для Слова Божия.

Но отца Иоанна не смущала ни настороженность его новой паствы, ни явная враждебность.

В далекие неведомые края мечтал он нести свет Евангелия, но Господь послал его сюда, как же мог он отказаться от возвращения несчастных заблудших людей к свету православия!