Ангел, приносящий удачу

Викины бывшие одноклассники делились на две категории: те, которые пошли учиться в местный целлюлозно-бумажный техникум, и те, кто поехал поступать в институт. Вторых было меньше, и уезжали поступать они в основном в Тверь или в крайнем случае в Питер. В Москву поехала она одна. Поступать на психологический в МГУ. Никто не верил, что она сможет поступить, не потому, что Вика была дурой, а потому, что все твердо знали, что “в Москве все по блату”. А Вика неожиданно легко, с первого раза поступила. И те первые пять лет были самыми приятными годами еемосковской жизни. Веселая студенческая жизнь, знакомство с ошеломляюще живым городом и его насыщенной культурной жизнью, интересные лекции и блестящие преподаватели, новые друзья и перваямосковская любовь… И главное – жизнелюбие, энергия, драйв, которые, казалось, никогда не кончатся. Оглядываясь на прожитые в Москве годы, Вика так и не могла понять, в какой момент все изменилось. Когда город-сказка превратился в город-вампир и что именно погасилотот огонь вечного праздника?

Но, несмотря на извечные жалобы на тяжелую московскую жизнь, Вика понимала, что лучше уж так, чем медленно деградировать в районном центре Тверской области с красивым названием и симпатичным гербом с тремя кувшинками на сине-зеленом фоне. Приезжая раз в год повидать родителей, Вика иногда случайно встречала своих бывших одноклассников или подружек по двору. Выглядели они ужасно. Все какие-то неухоженные, нечесаные, с пьющими мужьями и кучей сопливых ребятишек. Поли по сравнению с ними была “Мисс Вселенная”. И даже те люди, которые окружали Вику каждый день в московском метро и тоже в массе своей выглядели и пахли не лучшим образом, даже они приобретали какой-то столичный шик в сравнении с родными кувшиновцами.

В этом году, как обычно, Вика купила билет на поезд “Москва–Осташков”, подарки родителям, книги, чтобы скрасить свое пребывание в отеческом доме, и отправилась в путь. Настроение у нее, тоже как обычно, было ниже среднего. Во-первых, в поезде было не слишком чисто и дуло из окон, во-вторых, ее не покидали мысли о недоделанных на работе делах, и, в-третьих… а чему, собственно, радоваться? Она же не в Сан-Тропе летит с АХ, который, кстати, так до сих пор и не проявился.

Ангел Вика, напротив, был рад поездке. Федя Иванюшкин никогда никуда не ездил, и для ангела Вики это была прекрасная возможность своими глазами посмотреть на то, как живут люди в провинции в двадцать первом веке. Он надеялся, что смена впечатлений поможет ему развеяться и, возможно, натолкнет на мысль, что делать дальше с этой милой барышней, Викторией Кравченко. Как уберечь ее от грозящей опасности.

На станции Вику встретил папа, а дома, несмотря на раннее утро, мама ждала дочку с горой свежеиспеченных пирожков и чаем из самовара. Вика пыталась приучить родителей к электрическим чайникам, но безуспешно. Родители не хотели пользоваться электрочайниками, мотивируя это тем, что “они жрут электричество”, и по старинке ставили чайник со свистком на газовую плиту. Исключение делалось только для старого электрического самовара, который водружался на стол для чаепития по праздникам.

– Мама, ну зачем ты? Ночью печь пироги… Я же на неделю приехала, испекла бы потом. – Вика каждый год говорила эту фразу после традиционных объятий и поцелуев.

И мама всегда отвечала:

– Всего на неделю? Ну я же любимые твои: с капустой и вишневым вареньем.

– Да, всего на неделю. Мне работать надо, ты же знаешь.

– Конечно, Викуся, конечно. Ой, а похудела ты как! Ты кушай пирожки-то, кушай, тебе поправиться надо. Смотреть не на что, кожа да кости. Потому и одна до сих пор. – В маминых глазах стояли слезы.

“Да-а, только мне удалось сбросить четыре килограмма. Между прочим, путем титанических усилий. И сейчас эти пирожки, и салатики, и пельмешки, и холодцы – все это вернет меня в прежнюю весовую категорию. Вся диета коту под хвост. И ведь отказываться нельзя, обида будет смертельная. А сказать, что худеешь, вообще не приведи господь. Мама плакать будет все эти дни”, – думала Вика, осторожно откусывая пирожок с капустой. Пирожок был чертовски вкусным. Как и все, что готовила мама. Вике эта способность, к сожалению или к счастью, не передалась.

– А брови-то что у тебя такие рыжие? – с тревогой произнесла мама, всмотревшись в дочкино лицо.

– Покрасила.

– Зачем? Такие красивые были. Черные, густые. Так она их сначала выщипывала, а теперь еще и в рыжий цвет выкрасила. Тебе не идет.

– Мам!

– Ну что “мам”? Не идет тебе, и все. Я что думаю, то и говорю, ты же знаешь. Зачем ты их в рыжий-то?

– Мам, ну я покрасила, чтобы цвет бровей не контрастировал с цветом волос. Волосы же я крашу.

– Волосы крась. Я сама седину хной закрашиваю. Оживляет. А брови не надо. Некрасиво так.

– Ладно. Я поняла.

– Ну что ты на нее набросилась, – вступился отец. – Человек только с поезда, толком не спал, а ты как следователь на допросе.

– Да, пап. Спасибо. Я и правда так хочу спать, если бы вы знали. Сейчас еще один пирожок, и все, на боковую, – сказала Вика родителям.