Ангел Рейха

Я размышляла и о других причинах такого подавленного состояния духа. Вторжение в Россию начиналось чередой головокружительных успехов. Победа казалась близкой и легкой. Но, преследуя неуловимого противника на бескрайних равнинах, наши войска в своем стремительном продвижении вперед вдруг оказались посреди пустого пространства, которое однажды восстало против них. Зима. Они не были готовы к зиме. Предполагалось, что к тому времени все закончится. У них не было зимней одежды. Боеприпасы и продовольствие подходили к концу. Сначала наступление замедлили дожди, потом остановили метели. Солдаты начали умирать от холода. И тогда противник вернулся. Тепло одетый, хорошо вооруженный и сражавшийся не на жизнь, а на смерть.

Прошло два года с того времени, как блестящее наступление захлебнулось в непролазной русской грязи. С тех пор наши войска добивались отдельных успехов, но незначительных. Москва осталась недосягаемой. Нефтяные месторождения не были захвачены. Поначалу мы заняли ряд промышленных районов, но потом нас оттуда вытеснили. И Сталинград… Эта страшная рана до сих пор болела. Целая армия погибла ни за что, триста тысяч человек. За идею, что отступать нельзя.

А теперь начиналось отступление, которое нельзя было предотвратить никакими силами. Отступление, сопровождавшееся ожесточенными боями, но все равно позорное по своей сути. Германская армия уже отошла на позиции, которые занимала два года назад, и отступала все дальше и дальше.

А военно-воздушные силы, которыми командовал генерал?

Набранные не из элитных пилотов, но из всех без разбору: наспех обученные; ориентировавшиеся на данные министерства, полученные еще в пору пребывания Эрнста на должности начальника департамента; верившие в россказни о чудесном оружии, которое так и не появилось; сражавшиеся с безжалостным противником, который защищал свою родину; изо дня в день мучившиеся стыдом от сознания своей неспособности помочь Шестой армии, окруженной под Сталинградом, – лучше уж и вовсе не говорить о таких военно-воздушных силах.

Если взять всё вместе – крушение далеко идущих планов, грязь, ожидание неминуемой снежной зимы после слякотной осени, скудный рацион, тоску по дому, страх перед ужасными русскими – этого было достаточно, вполне достаточно, чтобы объяснить состояние, в котором я застала летчиков. Казалось, внутри у них все застыло и они живут как заводные куклы.

Чувствовали ли они еще что-нибудь?

Если и чувствовали, мне было не положено об этом знать.

На пятый день своего пребывания на передовых позициях я увидела из кабины «шторка» нечто очень неприятное. Генерал вел самолет от передовой линии к нашему аэродрому, но, попав под сильный обстрел, был вынужден свернуть на запад, чего явно не хотел делать.

Видимость была отличная. Дождь прекратился, но высоко в небе еще висели рваные серые облака, похожие на клочья шелкового шарфа. Солнце, уже спустившееся к горизонту, золотило края облаков. В просветах на небе опять сгущался туман. Собирался дождь.

Я посмотрела вниз. Мы находились на высоте метров трехсот, если не меньше.

В отдалении темнел сосновый лес и сверкало металлическим блеском голубое озеро. Я увидела две деревни. Одна была почти полностью разрушена после прохождения наших танков, но другая, к которой мы приближались, оставалась целой и невредимой, и там наблюдалось оживленное движение.

Из кабины «шторка» можно увидеть очень и очень многое.

Из грузовика, остановившегося на центральной площади деревни, выпрыгивали солдаты. Другие солдаты конвоировали группу пленных. Но чего я никак не могла понять, что никак не укладывалось у меня в голове, так это – почему все пленные были голыми.

Я спросила генерала по рации:

– Что там происходит?

– Где именно?

– В деревне, над которой мы только что пролетели.

– Я не заметил ничего особенного.

Он не мог не видеть этого! Ему даже не нужно было поворачивать голову.

– Сразу под левой ногой шасси, – сказала я.

Прошло несколько секунд.

– Боюсь, левая нога сильно закрывает обзор, – сказал генерал.

Я начала подозревать, что он просто ничего не желает видеть.

– Как называется эта деревня? – спросила я.

– Думаю, нам лучше прекратить связь на некоторое время, – сказал генерал.

В конце первой недели младшие офицеры устроили для меня вечеринку. Погода стала хуже. Снег устилал землю и залеплял окна. Но лачугу нарядно убрали. Украсили помещение разноцветными бумажными гирляндами и еловыми лапами. Поставили на столы вазочки с зеленью и бумажными цветами. На стенах висели вырезанные из журналов фотографии. От этого лачуга казалась не более уютной, но более заброшенной.

Мне велели закрыть глаза. Что-то поставили на стол. Открыв глаза, я увидела большой торт.

Я представила себе, каких усилий стоило им собрать ингредиенты для этого торта.