Ангел Рейха

Мы легли на одеялах, расстеленных прямо на полу в соседней комнате. Холод не дал нам выспаться толком. Когда мы встали, растирая окоченевшие руки и ноги, лейтенант принес нам желудевого кофе, отдававшего маслом.

– Вы должны остаться здесь, – сказал мне генерал. – Сдадитесь в плен, только обязательно офицеру – тогда вам ничего не будет.

– Вы шутите.

– Я приказываю вам остаться здесь.

Я напомнила генералу, что не подчиняюсь его приказам.

– Тогда я прошу вас остаться здесь.

– А я отказываюсь. Я лечу с вами. Вам нужен второй пилот.

Мы допили желудевый кофе.

– Я знаю азимут отсюда на единственный ориентир в центре Берлина, который точно еще стоит на месте, – сказала я. – Я могу довести самолет до Рейхсканцелярии, даже если весь город лежит в руинах. А он наверняка лежит в руинах.

Когда все дороги в Берлин оказались перекрытыми, а сам город изменился до неузнаваемости, я поставила себе задачу запомнить все азимуты, расстояния, изгибы рек и каналов. В то время все равно больше было нечем заняться.

С наступлением сумерек мы стянули со «шторка» брезент. Генерал сел за штурвал. Лейтенант крутанул пропеллер и отступил в тень. Таким он и остался в моей памяти: закуривает сигарету, сложенными ладонями прикрыв спичку от ветра.

Мы с ревом пронеслись по щербатой полосе, резко ушли вверх и полетели над темной водой в направлении Грюневальда.

Интересно, что помнит генерал из того полета в ад. Он ничего не сказал мне, хотя мог бы и поблагодарить; но нельзя требовать от человека слишком многого. Разговаривать с ним здесь невозможно: самолет не оборудован рацией. Можно, конечно, кричать, но он все равно ничего не услышит, покуда не наклонится вперед, к самому моему сиденью: все заглушает рев мотора.

Он перестал ворочаться. Наверное, уснул. Вокруг тишь да гладь. Внизу не блеснет ни одна каска. Белеющие во мраке тропинки и темные рощицы пустынны.

Где американцы? Где русские?

Определение войны: такое состояние, когда кто угодно может быть где угодно.

Когда генерал сел в пилотское кресло «шторка» и застегнул привязные ремни, я склонилась над его плечом.

– Что вы делаете?

– Проверяю, смогу ли дотянуться отсюда до рычагов.

Он издал лающий смешок.

– Сядьте и пристегнитесь. Я сам поведу самолет.

Он включил зажигание, и мы, набирая скорость, устремились в ночь.

Обзор из кабины «шторка» отличный. Как будто сидишь в оранжерее. Прозрачный фонарь окружает тебя со всех сторон; он чуть шире фюзеляжа, поэтому при малейшем повороте головы видишь землю внизу, а также – прямо под собой – тонкие стойки шасси, такие хрупкие с виду, такие уязвимые для зенитного огня. А справа и слева возвышаются длинные укосины, подпирающие прямоугольное в плане крыло.

Какая все-таки непрочная вещь самолет.

Такой крошечный на фоне бескрайних полей. Такой огромный на фоне неба: ну может ли зенитчик промахнуться?

Мы круто набрали высоту, и первые полминуты полет проходил спокойно. Потом, подняв взгляд к своду прозрачного фонаря, я увидела истребители. Черные тени так и роились на фоне странного многоцветья небес. И на каждом самолете мне отчетливо представлялась яркая красная звезда.

– Истребители сверху! – крикнула я.

Генерал меня не услышал. Тогда я отстегнула ремни, привстала и крикнула ему прямо в ухо.

Он мгновенно бросил машину вниз, к лесу, а потом опять резко выровнялся. Мы летели над самыми верхушками деревьев, и Грюневальд кишел русскими.

На разъезженных траками полянах стояли танки, окруженные солдатами, напряженно смотревшими в небо. Длинные хоботы танков развернулись к нам. В кронах сидели пехотинцы, стволы их автоматов тускло блестели. Я отчетливо видела лица: бороды, закопченные щеки, белки безжалостных глаз.

Генерал рванул рычаг вбок, когда лес взорвался грохотом беспорядочной стрельбы, и я увидела, как отлетел кусок предкрылка. Самолет выписывал зигзаги, и меня кидало из стороны в сторону. Генерал заложил очередной крутой вираж, уворачиваясь от пулеметного огня, а через несколько секунд возле двигателя сверкнула взлетевшая с земли яркая трасса и громыхнул разрыв.

Генерал испустил вопль.

Я вскочила, чтобы перехватить рычаги. Я с трудом дотягивалась до них; его голова, свесившаяся набок, упиралась мне под мышку. Под аккомпанемент хриплого дыхания генерала я пыталась справиться с машиной; слушалась она плохо, так как его ноги вжимали в пол педали руля, но мне нужно было уйти из-под обстрела. Самолет, сотрясаемый ударными волнами, мотало из стороны в сторону; к горлу подкатывала тошнота. Мне не хватало воздуха в задымленной кабине, провонявшей серой и топливом.

Топливо.

Я бросила взгляд вверх, направо и налево, где находились топливные баки. И худшие мои опасения подтвердились: по обшивке обоих крыльев змеились струйки вытекающего горючего.