Ангел с пламенными крыльями. Том 2

— Поговорить, падре. Спросить совета. Но не исповедоваться.

Помолчал. Продолжил с жаром, словно объясняя прописные истины:

— Исповедь подразумевает собой раскаяние, святой отец. Да, я наделал грехов, особенно за последний год. Столько, что на вечный костёр с избытком хватит. Однако я не раскаиваюсь в них, вот в чём штука. Больше скажу, в самое ближайшее время я собираюсь увеличить их количество по экспоненте, на несколько порядков. Вся моя прежняя жизнь и все прежние грешки покажутся так себе, ясельками по сравнению с задуманным. Я не собираюсь раскаиваться в них, и вряд ли раскаюсь когда-нибудь. За какие-то детали — да, возможно, но не за общее решение.

Отец Антонио вновь сел рядом с мальчишкой. Тот его озадачил. И, кажется, сегодня господь милостив и действительно снизошел — послал Хуана именно в тот день, когда он решил, наконец собраться и сделать бесовы финансовые отчеты для епархии, на которые никогда не хватает времени.

— Значит, не раскаиваешься, — констатировал он. — И в ближайшее время не будешь.

— Да. И что, святая церковь в таком случае велит выгонять грешников на улицу? Пока не дозреют? — Парень ехидно усмехнулся.

— Нет, ни в коем случае, — усердно замотал отец Антонио головой. — Святая церковь велит работать с любыми грешниками. Убедить их, что они не правы, а главное, показать, в чем именно. Значит, исповедальня отпадает? — на всякий случай уточнил он. Ну, мало ли, чудеса иногда бывают.

Бывают, но редко. И сегодня не день чудес. Мальчишка уверенно покачал головой.

— Да, падре.

— Тогда пойдем со мной, попьем кофе. — Он вздохнул, поднялся и зашагал назад, в свою комнату, она же кабинет, она же кухня при церкви, и всё на свете. Он — священник, а служителю господа не пристало жить в роскоши.

Колонка водоподготовки выдала кипяток, которым он разбавил обычный гранулированный растворимый кофе. Добавил синтетических сливок. И как был, без сахара, подал и себе, и Хуану. Тот не возражал. Пригубил, удовлетворенно кивнул.

— У меня без изысков, — произнес отец Антонио. Не извиняясь, но расставляя возможные точки.

— Понимаю, — ответил парень.

— Итак, хочу сказать, что в данный момент я не в облачении, — перешел к основной части беседы священник. — Я в простом костюме, как обычный смертный. Я принял сан, однако в данный момент говорю с тобой не как священник, и не от имени святой церкви. В данный момент я частное лицо. И всё, что скажу тебе, будет относиться к словам частного лица, и не имеет отношения к официальной позиции гаванского престола к тому или иному вопросу.

— Вы часто так делаете? — усмехнулся паршивец. — Выступаете от имени частного лица, а не церкви?

Из груди падре в который уже раз вырвался тяжелый вздох.

— Церковь мудра, сын мой. Ей две с половиной тысячи лет. Она впитывала в себя мудрость все века, что существовала. И в девяносто девяти и девяти в периоде процентов случаев её методики соответствуют реальности, она справляется с поставленными задачами. Я, как священник, почти не встречался со случаем, когда церковь была не права. Да, лично я могу ошибиться в определении того, что гложет человеком, — поднял он руку, пресекая готовое сорваться с уст мальчишки возражение. — Я — человек, а человек не бог. Я могу не достучаться до страждущего моей помощи, по той же причине. Но церковь в целом на моей памяти никогда не была неправа, сын мой. Всё, что мы изучали в семинарии — плод трудов и накопления векового опыта. Который нам нужно всего лишь правильно применять.

Но иногда случается то, что не учтено святой церковью, — назидательно поднял он палец. — Что попадает в ту бесконечно малую величину погрешности…

— На что не написаны инструкции и не разработаны методички, — перевел на свой язык этот юноша. Отцу Антонио оставалось лишь согласно кивнуть.

— Именно. И церковь не должна отворачиваться от таких случаев. Она часто делала это на протяжении истории, не признавая новшества, изменения в обществе, в ментальности, связанные с социальным развитием. И всегда это заканчивалось плохо. Плохо и для церкви, и для общества. Потому, Хуан, я не считаю, что не прав. Я буду работать, и сделаю то, что обязан, обет на что давал. Но поскольку меня не учили, как нужно поступать и что советовать в твоём случае, я сделаю это сам, на свой страх и риск. Да, возьму на душу грех, но это будет мой грех, а не святой церкви. Ты должен понять, это вещи разного порядка.

— Да, я понимаю, святой отец, — смиренно склонил голову юноша, и в голосе его проступило… Уважение.

— Итак, начнем. — Отец Антонио отпил до половины своей чашки и поставил оную на рабочий стол. — Для начала хочу сказать, я знаю, кто ты. Знаю твою мать и подвиг, что она совершила. Знаю, что ты не простой мальчик, и то, что тебя забрали во дворец. И представляю, какой грех ты хочешь совершить, так как знаю и о девочке, и её убиенном не родившемся ребёнке.

— Мама, да? — недовольно скривился юноша.