Выпитый жадными глотками стакан газированной воды, словно какое-то чудодейственное лекарство, как-то странно обновил его сознание. Мысли сразу перестали метаться в голове, будто стая вспугнутых ворон, а потекли вяло и равнодушно. Он словно разом осознал бесполезность своего сопротивления, отдав себя на милость врагу. Жизнь в одно мгновение поменяла краски на скучный и серый цвет, но при этом пришло какое-то удовлетворенное спокойствие. Словно он достиг какого-то конца и больше ему не надо ни суетиться, не нервничать, не испытывать мучительные приступы страха. Даже появилось желание выговориться, рассказать о том, что терзало его душу все последние недели.
— Ну, вы и выдумщики! — этим восклицанием подполковник Пашутин подвел итог исповеди бывшего подполковника особого корпуса жандармов.
Сойдя на ближайшей станции, где нас ждал автомобиль, мы поехали обратно в столицу, где Мерзлякина временно поместили на одну из конспиративных квартир. Там его уже ждал следователь. Спустя еще пару часов были отправлены люди с жесточайшим приказом взять тихо и без шума генерал — майора Обнина Илью Давыдовича. Его задержали, поздно вечером, на тихой улочке, когда он возвращался из театра. После того как его ознакомили с признаниями жандарма, генерал — адъютант принялся угрожать и кричать, что его оклеветали, а затем требовать личной встречи с императором, но на очной ставке быстро скис и стал давать показания. Все это время мы с Пашутиным находились в соседней комнате. Спустя какое-то время раздались быстрые шаги, и в нашу комнату ворвался бледный и взволнованный до такой степени следователь, что, не соблюдая субординации, он ткнул дрожащей рукой, чуть ли не в лицо Пашутину листами исписанной бумаги. Правда, стоило нам пробежаться по званиям и фамилиям людей, которых упомянул бывший генерал- адъютант его величества, мы поняли состояние следователя. Более двух десятков фамилий, из которых две трети состояли в звании генералов. Нити вели, как в военное министерство, так в Генштаб и Ставку.
— Езжай, Сережа, — напутствовал меня Пашутин. — Время не ждет.
Время приближалось к полночи, но, несмотря на поздний час, мне пришлось просить срочной аудиенции у государя. Тот, похоже, еще не ложился, потому что уже через сорок минут император принял меня.
— Что случилось? — спросил меня встревожено царь.
Вместо ответа я, молча, протянул ему показания. Пробежав мельком первую страницу, он поднял голову, и я увидел его ошеломленное лицо: — Что это?!
— Письменные показания вашего, наверно, уже бывшего, адъютанта, ваше императорское величество.
Какое-то время император смотрел на меня растерянным взглядом, потом снова, с первой строчки, принялся читать. Закончив чтение, он выкурил подряд две папиросы, потом снова пробежался глазами по записям. Я видел, он все еще никак не мог поверить в то, что только что прочитал. Потом вызвал дежурного офицера и приказал, чтобы к нему доставили Обнина. После того как его ввели в кабинет, император попросил меня выйти. Только спустя час, когда бывшего генерал — адъютанта увели, меня снова пригласили в кабинет. Государь, до крайности взволнованный, не мог усидеть на месте, и сейчас непрерывно ходил по кабинету взад — вперед, пока, наконец, вдруг не остановился передо мной и не спросил: — Что делать?
— Арестовывать, допрашивать и вешать, — императора прямо передернуло от моей прямоты. — Другого пути у вас нет, ваше императорское величество. Помилуете их — им на смену придут другие, которые примут ваше великодушие за слабость.
— Сергей Александрович, мне известно, насколько вы жестокий и сильный человек, что вы не боитесь крови, но жизнь человека священна. Так завещал нам Господь. Поэтому я хочу, чтобы следствие велось беспристрастно, а к людям, чьи фамилии находятся в этом списке, необходимо отнестись с должным уважением. И еще. Вы с подполковником Пашутиным проведете только предварительное следствие, после чего это дело перейдет в руки прокуроров и судей. Соответствующие распоряжения о ваших полномочиях я отдам прямо сейчас. Теперь я хочу остаться один. Ступайте, Сергей Александрович.