Ангел широкоплечий

Посылка с передачей жены до него по непонятным причинам так и не дошла, но злополучная её судьба, а самое главное активность Анфимыча в этой истории вскоре стали достоянием всей зоны. Сначала Анфимыч проел плешь на головах отрядного и замполита зоны по поводу своей посылки, а затем добрался до самого Хозяина – начальника колонии, бывшего фронтовика и полного кавалера ордена Славы всех степеней.

Анфимыч с Хозяином, как настоящие фронтовики, быстро подружились. И начальник колонии пообещал ему, что доведёт странную историю с пропажей посылки до победного конца. Однако дело с посылкой почему-то застопорилось и отрядный с замполитом уже шарахались от Анфимыча, как от прокажённого, избегая настойчивого зэка-фронтовика. Да и сам Хозяин по этой же причине не стремился теперь попадаться ему на глаза.

На зоне, после вечернего туалета, Анфимыч обычно надевал футболку, атласные шаровары и, улёгшись на нары у окна, думал о своей жене и вспоминал прошлое. А думать ему было больше не о ком, поскольку остались они с ней одни… Жену подростком в войну фашисты угнали в Германию на подневольные работы. По возвращению на родину она ещё некоторое время провела в трудовых лагерях для перемещённых лиц, а после всех этих странствий и напастей, чем-то переболев по бабий части, потеряла способность к деторождению.

Об этом, как об окончательном приговоре, они узнали пять лет спустя после женитьбы, и были страшно огорчены, но страдала от этого, разумеется, больше всего Ксения – жена Анфимыча.

Мать Анфимыча к тому времени умерла, а старшая сестра, потерявшая на фронте мужа, успела нарожать ему детей до войны и теперь изредка ворчала: «Ксению твою, видать, в девках ещё сглазили или порчу на неё каку наслали…»

Анфимыч отмалчивался, но с годами всё более и более ощущал некую пустоту в их семейной жизни, однако виду не показывал, разговоры на эту тему не заводил и Ксению ни в чём не упрекал.

Оказавшись нынче вдали от дома, Анфимыч, как бывалый человек, чтоб скрасить унылые лагерные вечера, травил перед отбоем в своей барачной секции анекдоты, а порою забавно рассказывал правдоподобные байки из собственной жизни.

– Утром встречаю Петьку Смирнова – гляжу, а у него синяк здоровый под глазом!.. Да и вид – не то смурной, не то будто обиженный! – рассказывал Анфимыч одну такую историю своим молодым соседям. – «В чём дело?!» – спрашиваю его, а Петька от меня лицо воротит и заявляет: «Я с тобой больше пить не буду!» – «Отчего, Петруха?!» – удивляюсь я, а сам после вчерашнего ничего не могу вспомнить. «Когда мы дома у тебя выпивали, плохо с тобой стало – я обеспокоился, уложил тебя на диван, наклонился и стал спрашивать, что случилось… А ты вместо слов промычал что-то и ногой меня лягнул – прямо в лицо!.. Затем вскочил с безумными глазами и швыряться стал, чем попало… И табуретку запустил в меня – едва увернулся!.. Хорошо, что Ксюша вовремя пришла и успокоила тебя – пса бешеного!» – рассказывает мне Петька, а я мозгами раскинул, памятью напрягся… Помню – где-то залёг, в окопе, что ли?!.. А потом привиделось, будто фрицы меня окружают… Один в каске, мордатый такой, совсем близко подполз, наклонился ко мне и что-то лопочет по-ихнему. Ну, я и врезал ему ногой, что было мочи, а потом, не знай, откуда силы взялись – вскочил и стал гранаты метать по ненавистным фрицам!.. Во, что бывает… И не помнишь, что в пьяной горячке творил!.. Рассказал всё это Петьке – гляжу, а он не верит – ещё с большей опаской на меня зырит и говорит: «Всё равно с тобой больше пить не буду!» – «Вот и хорошо – нам больше достанется», – отвечаю ему. С тех пор Петьку Смирнова, как отрезало, и больше он ни разу со мной не выпивал, аж до самой своей смерти!.. Вот такая, брат, бывает горячка… с последствиями.

Кто-то из ребят помоложе просил Анфимыча:

– Ты про фронт, Анфимыч, про войну лучше что-нибудь страви!

Анфимыч задумывался, а потом отвечал:

– Война – это не байки, там людей каждый день убивают!

– Тебя ж не убили – живой!.. И байки ловко плетёшь! – возражал кто-то с подвохом.

– А потому живой, что со смертью дружил! – отшучивался Анфимыч.

– Как это?!.. Как?! – раздавались голоса.

– Просто… Проще пареной репы! – улыбался Анфимыч. – К земле надо чаще прижиматься, как к родной бабе!.. И во время окапываться!.. А время нет – залягай в свежую воронку – точняк пронесёт!.. И не высовывайся, почем зря!.. А я к тому ж росточком мал был – мишень неприметная… Вот и вся премудрость!

– У нас Хозяин, во какой дылда!.. А уцелел и в орденах, говорят, ходит! – вспоминал кто-то начальника колонии.

– Хозяин в разведроте служил – там отношения со смертушкой особые, – со знанием дела пояснял Анфимыч и добавлял на полном серьёзе:

– Хозяин у нас фартовый и мужик, вообще-то, геройский!

Соседи с Анфимычем молчаливо соглашались – в бараке хвалить или ругать Хозяина было не принято. Перед отбоем каждый думал о своём, что было ему ближе, а обсуждать военное прошлое Хозяина и его фартовость никто не хотел.