Ангел смерти

Глупые непрошеные слезы брызнули из глаз, слава богу, только на улице, и Соня размазывала их по лицу, не заботясь о косметике. Почему-то именно прощание с Ирой выбило у нее почву из-под ног, а ведь она так отлично держалась все последнее время. Или до нее только теперь дошло, что это конец? Что завтра не будет? Не будет семейных обедов, ворчания матери, шуток отца, чаепитий у Иры? Ну почему сейчас? Соня отыскала салфетку и постаралась привести себя в порядок: он не должен видеть ее такой. Та девушка, которую он ждет, счастлива — ей обещали ночь, она не может плакать.

— Что-то случилось? — он, как всегда, возник будто из ниоткуда, когда она спускалась по политой дождем улице к метро.

— Триста тридцать четыре, — прошептала Соня, а Табрал вскинул на нее удивленный взгляд, и она вновь на мгновение замерла, очарованная. Ничьи глаза на свете не нравились ей так сильно, как его. — Просто чихнула неудачно, и тушь потекла.

— На улице прохладно, а ты легко одета, — отозвался он. И новое незнакомое чувство злости вскипело в Соне: какой заботливый. Холит и лелеет своих овечек, пока не перережет им горло.

— Одень, — он снял свой пиджак и накинул Соне на плечи. Его тепло и запах окружили девушку. И ярость ушла также быстро, как и зажглась. Чего она завелась? Боль, видимо, — боль от расставания с Ирой, с прежним миром, финал…

— Спасибо, — Соня стянула полы пиджака изнутри руками, закутываясь в него, словно в одеяло. Она выглядела мокрой, жалкой и мрачной, или попросту жалкой, а оттого еще более мрачной.

— На тебя погода так влияет? — его лицо вынырнуло из темноты. — Или ты уже не видишь во мне Филиппа?

— Эта сырость нагоняет тоску, — как можно более легкомысленно отозвалась Соня, и Табрал успокоился. Одной рукой он обхватил ее за плечи и прижал ближе к себе.

— Я тебя согрею, — пообещал он.

Обещание вновь заставило Соню задрожать. Табрал ощутил дрожь, но на этот раз не ошибся в ее причинах. Его рука властно прошлась по спине Сони, и девушка задрожала еще сильнее. Он улыбнулся: ему нравилось, как она отзывалась на его ласки — так чутко, так ранимо, словно создана была для его рук.

Признание

Даже после ночи любви она смотрела на него так, что мир вокруг мерк. Ее глаза возносили ему молитву, губы были приоткрыты, влажные и жаждущие, щеки покрывал нежный румянец и легкая испарина. Табрал не мог отвести от нее глаз. Она жила рядом с ним, рождалась и погибала в его близости. Ни одна девушка до нее не отдавала ему всю себя настолько. Они в чем-то лукавили, жеманничали, притворялись, так или иначе в чем-то были не до конца искренни, но только не она. Эта девушка смотрела на него глазами ребенка и женщины одновременно, она дарила себя всю без остатка, без требований и условностей. Она была прекрасна в страсти, как никто и никогда. Сердце ее было открыто для него, душа распахнута — он немел и благоговел в ее присутствии, он касался ее тела с трепетом, боготворил ее вдохи и выдохи, заставлявшие грудь вздыматься вверх и тихо опускаться вниз.

Но все это она дарила не ему. Как звали того человека, что сейчас представлялся ей? Филипп? Счастливый Филипп, будь он трижды проклят, как же Табрал завидовал ему, безмерно, безгранично, отчаянно.

— Если бы ты только так смотрела на меня, — прошептал Табрал, убирая влажные пряди с ее лица, пристально, проникновенно глядя в глаза. Его лицо было мрачнее ночи, темнее тоски в этот предрассветный час. — Если бы ты только на самом деле видела меня, — с горечью произнес он.

Соня смотрела на линии под его глазами, на темную бурю, вскипевшую на дне его души, и почти физически ощущала мучившую его боль.

— Я вижу тебя, — тихо отозвалась она.

Табрал на секунду оторопел, а затем усмехнулся.

— Как иногда прихотлива судьба. Забавно, что ты сейчас услышала? Что сказал тебе этот глупый Филипп?

— Я вижу тебя, Табрал, — отчетливо проговорила Соня.

Его пальцы железными кольцами обхватили ее запястья, сжав до боли. Вмиг изменившееся лицо нависло над ней.

— Что ты видишь?

Отступать было уже некуда. Секунда слабости и искренности стоила дорого. Соня перевела дыхание.

— Тебя, настоящего.

— Как давно? — он говорил голосом следователя, инквизитора, кого угодно, но только не возлюбленного больше.

— С самого начала, с нашей первой встречи, — честно призналась Соня. Ей больно было видеть его таким, но уже невозможно было ничего изменить. Ложь — в любом случае ложь, рано или поздно она выплыла бы наружу. Только не верилось, что всего лишь минуты назад он был с ней так безгранично нежен. Не верилось, что это был он.

Табрал вскочил с постели и начал нервно одеваться. Его пальцы то и дело запутывались в одежде, и он негромко ругался. Его глаза время от времени устремлялись к Соне, и он пронизывал ее ненавидящим взглядом, словно на месте ангела оказалось чудовище, и он обвинял ее в подмене.

Наконец, он снова оказался рядом с кроватью и, опершись об изголовье, навис над девушкой.

— Я не подарю тебе жизнь и не дам ни одной поблажки. Ты ошиблась в своих расчетах. Напрасный труд, — кивнул он на развороченную кровать.