Ангел-стажёр (СИ)

Я медленно вернулся на кухню и подошел к окну, чтобы если не вдохнуть морозного воздуха, то хоть посмотреть на знакомый и любимый пейзаж — для прояснения сознания. Чуть-чуть прояснившись, сознание тут же подсказало мне, что что-то не так.

Понятно, зима, новогодние праздники, метель — но чтобы за пять минут ни одна машина по дороге не проехала, ни один человек не прошел, ни одна собака не пробежала, ни одна птица в небе не пролетела? Присмотревшись, я заметил, что и свинцовые тучи в небе не движутся. Передо мной была абсолютно застывшая картина. Словно нарисованная. Очень реалистично нарисованная.

И вот тут-то на меня … чуть не сказал, озарение снизошло. Не озарение это было, а осознание, и не снизошло оно на меня, а рухнуло махиной вот этих самых свинцовых небес.

Никакой это был не сон. Ни тогда, когда я проснулся, ни сейчас. Это была самая что ни есть реальная реальность — страшнее, чем в любом кошмаре или фильме ужасов.

Я отчетливо, во всех деталях, вспомнил вчерашний скандал с Игорем, наш ночной разговор с Татьяной, когда Игорь с Дарой легли спать, ее внезапное решение преподнести урок самоуверенным детям, нашу поездку утром к ее родителям, усиливающуюся метель, брыкающуюся у меня под руками машину, грузовик, идущий нам навстречу…

Мы погибли, столкнувшись с тем проклятым грузовиком.

В смысле, меня, конечно, срочно эвакуировали в родные пенаты, а вот Татьяна погибла. Я изо всех сил стиснул зубы, чтобы не заорать, словно это меня в той аварии искалечило. Нет, все-таки мы погибли — мы с ней как единое целое. Я погиб — как ангел-хранитель. Который не сумел сберечь своего человека, провести его в целости и сохранности до самого конца жизненного пути. Да еще и такого человека, ради которого он совершил столько безумств на этом самом жизненной пути.

Так, отставить панику. Сейчас где-то судьба Татьяны вершится, и мне нужно быть в полной готовности, чтобы принять в этом самое решительное участие.

Что они могут с ней сделать? Распылить … нет, даже мысленно произносить не хочу — навсегда прекратить ее существование они не могут. Не могут, я сказал. По крайней мере, не посоветовавшись со мной. Кто может лучше меня знать путь развития ее личности? Кто может лучше меня судить, готова ли она уже к переходу к нам?

Вот, эта перспектива звучит намного лучше. И вот ее-то я уж смогу обосновать на все сто процентов! Лишь бы спросили. Они просто обязаны меня спросить!

Ну, почему я никогда не интересовался, что происходит в случае гибели подопечного ангела-хранителя? Я имею в виду, всерьез не интересовался. Татьяне я когда-то сказал, что нам неловко такие больные вопросы коллегам задавать, но сейчас я ясно осознал, что по крайней мере мне всегда было просто страшно узнать, что может ждать меня в случае провала.

Вот и знакомство с бывшим Марининым хранителем, почти сломанным раскаянием, энтузиазма мне не прибавило.

Плохой пример. Марину заставили после гибели еще раз последний жизненный путь пройти. А ее Кису спрашивали? Как бы мне до них добраться? Дожился — сам встречи с Мариной ищу. Нет, не дожился — довели.

Кстати, Марина рассказывала, что ей и хранителя повторно предлагали… Так вот он я — хоть сейчас готов к работе над ошибками приступить! И если уж у Марины какие-то смутные воспоминания о каком-то внутреннем голосе возникали, то меня Татьяна точно вспомнит — я ей полжизни не нашептывал, а прямо говорил, когда у нее всякие завиральные идеи появлялись.

Эту идею можно в качестве запасной оставить, если мое первое заключение не примут и торговаться придется.

Да, вот еще — меня, конечно, должны наказать. Вполне заслуженно — ума не приложу, как ей удалось уговорить меня на ту безумную поездку в метель? Нет, об этом лучше даже не думать, а то ей сейчас еще психическую неуравновешенность припишут.

Я им припишу! В случае чего, если кто и виноват в том, что нам в такую непогоду из дому уйти захотелось, так это — наблюдатель, который нам там каждую минуту отравлял. Вот-вот, и у меня из-за него реакция за рулем притупилась…

Я немного приободрился. Как ни крути, это будет отнюдь не первое разбирательство моих грехов — отобьюсь. И разбираться с моими грехами можно только после того, как судьба Татьяны решится. А чтобы ее решить, нужно мое заключение выслушать. Ладно, подождем, они сейчас, наверно, следы нашего исчезновения с земли заметают.

Ждать оказалось трудно. Намного труднее, чем тогда, когда меня в первый раз с земли выдернули. Тогда я тоже не знал, что меня ждет, но хоть Татьяна дома в безопасности осталась. Тогда мне казалось, что ничего не может быть страшнее, чем если она меня не дождется… Сейчас главное, чтобы было кому меня дожидаться.