Брови поднимались, то одна, то обе, глаза то сужались, то расширялись, губы растягивались, приподнимая скулы и показывая ямочки на щеках. Вдруг брови сошлись над носом, глаза широко распахнулись, губы шевельнулись — и из них вырвалось негромкое:
— Ты кто?
Я замерла. Где-то я уже слышала этот вопрос. Нет, где-то я его уже задавала — голос тоже был определенно мой. И в тот момент я впервые осознала, что у меня нет ответа на этот вопрос. В памяти не возникло никаких слов. Все это время я вполне довольствовалась мыслью, что я — это я. Но кто я?
Нет, хватит с меня. Я резко отвернулась от этого красивого лица, которое вызывало у меня вопросы без ответов, и пошла к окну — просто чтобы снова ощутить удовольствие от движения тех частей меня, которые точно были моими.
В этот момент у меня за спиной послышался новый звук. Стук, в дверь — на этот раз не подвела память.
Я остановилась на полушаге. Потоптавшись на месте, повернулась. Настороженно посмотрела на дверь. Ничего не происходит.
Вдруг снова послышался стук, на этот раз чуть громче.
— Да? — выдвинулось из меня неуверенно.
Дверь приоткрылась, и в ее проеме оказалось еще одно яркое пятно.
— Можно? — мягко курлыкнуло оно.
— Да… — повторила я все также неуверенно.
Это пятно было намного больше того, что я увидела в зеркале.
В первую очередь, лицо его совсем не походило формой на все предметы в моей комнате. Круглое — вновь заработала память. В нем все было круглым: глаза, щеки, подбородок, ореол аккуратно уложенных, зачесанных за круглые же уши волос.
Но кроме лица, на фоне яркой белизны моей комнаты резко выделялись и все его остальные части — они были покрыты не белой одеждой, как у меня, а зеленой. Причем разные части этой одежды были разного зеленого цвета. Причем нижняя ее часть совершенно отличалась от моей.
Мой взгляд заметался между зеленой одеждой и моей белой, едва поспевая за очередным водопадом слов.
Зеленая, нет, темно-зеленая юбка — белые брюки.
Туфли, нет, черные туфли на небольшом каблуке — … ничего.
Блузка, нет, светло-зеленая, нет, салатовая блузка, и темно-зеленый же пиджак — … непонятно что, замешкалась память.
У меня вдруг возникло смутное ощущение, что в моей непонятной, не имеющей определения одежде можно находиться только в одиночестве. Рядом с другими это было как-то неправильно. Очень неправильно. А что такое правильно?
— Может, давайте присядем? — улыбнулось лицо, и улыбка преобразила его.
В нем появилось нечто такое теплое и располагающее, что вся моя настороженность вмиг исчезла. Рядом с таким лицом ничто не могло быть неправильным.
Я послушно направилась к кровати и присела рядом с уже расположившимся там источником спокойствия.
— С самого начала я хочу сказать, что мы бесконечно рады, что Вы наконец-то с нами, — прожурчала негромкая фраза.
Я нахмурилась. На сей раз память без малейшего напряжения выдала мне значения всех слов, но не их смысл. Кто — мы? Почему — мы? Где — мы и Вы, в смысле, я, и главный вопрос…
— О, я конечно понимаю, что у Вас сейчас есть миллион вопросов! Я здесь для того, чтобы ответить на них, или помочь Вам ответить на них, — последние слова сопровождались легким прищуром глаз.
Вместо самого главного вопроса, из меня сам собой выскочил тот первый, который я задала зеркалу.
— Ты кто?
— Я — Ангел, — немедленно, с готовностью прозвучал ответ.
Я замерла. Это слово память не подсказала мне ни разу, но прозвучало оно совершенно естественно. Привычно. Уютно. Радостно. Всеобъемлюще.
— Но мы, Ангелы, говорим друг другу «Вы», — прервал очередной поток новых слов у меня в памяти певучий голос. — Независимо от опыта, должности, успехов, не говоря уже о том, женщина ли это, — пухлая ручка сделала изящный жест между нами, — или мужчина, — небрежно махнула она в сторону.
Эти слова память тоже признала, так же как и то, что я — тоже женщина и… Больше ничего, опять провал.
— Кто я? — спросила я напрямик, раз уж она сама сказала, что у меня может быть миллион вопросов.
— Вы — тоже Ангел, — еще шире улыбнулась она. — И еще раз повторю, что мы все очень рады, что Вы уже с нами.
Слово «Ангел», показавшееся мне таким естественным в отношении моей собеседницы, в применении ко мне прозвучало очень странно.
— Почему?
— Почему рады? — удивленно вскинула брови она.
— Почему я — Ангел? — уточнила я.
Она понимающе кивнула.
— Вы им стали.
— Зачем? — опять вырвался из меня не самый важный вопрос.
— Чтобы помогать людям, — негромко, но торжественно произнесла она.
В этом слове тоже было что-то знакомое, но иначе. И оно дразнило меня, ускользало, сколько я ни пыталась поймать его. Чем сильнее я напрягалась, чтобы откопать в памяти хоть какую-то ассоциацию, образ, звук, хоть что-то, тем услужливее она подсовывала мне картинки, которые я и так помнила: яркое пятно моего лица на фоне ослепительной белизны комнаты, несоответствие округлостей женщины-Ангела и острых углов всех предметов вокруг меня, резкий контраст между моей и ее одеждой…
— Как? — отчаявшись, спросила я в надежде на еще какую-нибудь подсказку.
— Как помогать? — снова удивилась она.