Ангел света

Чувство Тони к Изабелле такое же, как и у нее к нему, — и по силе, и по глубине. Оба они пассажиры на океанском судне: каждый думает о том, как бы развлечь другого, развлекаясь сам. Изабелла не ревнует Тони к другим женщинам, хотя к концу их романа начинает ревновать — из-за приступов усталости, которые нападают на Тони: она справедливо считает, что теряет на этом, что ее обкрадывают. Тони не ревнует Изабеллу к тому, что она интересуется другими мужчинами, хотя и признает, что ревнует к гостям, которых она приглашает вечерами на Рёккен, 18, когда его там нет. (В большинстве случаев, когда гостей приглашено достаточно много, Тони, естественно, в их числе. Как раз во время одного такого ужина на тридцать человек, в феврале 1978 года, Тони знакомит Ника Мартенса с Томом Гастом — естественно, в доме Изабеллы. Но сама Изабелла скорее всего доподлинно не знает, кто такой Гаст или интересы каких корпораций он представляет в эту пору своей карьеры.)

Роман Тони и Изабеллы заканчивается постепенно и безболезненно. В определенном смысле он по-настоящему вообще не кончается. Изабелла сообщает «механическому секретарю» Тони, что не сможет с ним позавтракать, и Тони забывает ей потом позвонить; и проходят недели, а потом — месяцы. Когда они в следующий раз встречаются на завтраке в трехэтажном стеклянно-алюминиевом особняке Джека Фэйра в Бетесде, Тони приходит туда с новой «невестой» — дочерью владельца бразильских сталелитейных заводов, а Изабелла — с новым возлюбленным, официальным лоббистом, который, кроме того, прекрасно играет в гольф и своей бронзово-блондинистой напористостью и энергичным рукопожатием напоминает не кого иного, как Ника Мартенса. Тони тотчас подходит к Изабелле и изящным жестом царедворца, не без примеси иронии, берет ее руку и целует.

— До чего же вы хороши, — говорит он, — как чудесно снова вас видеть, мне так вас не хватало. — И целует ее в губы, чего никогда не сделал бы во время их романа. Это прощание, благословение. Теперь она приобщена к его коллекции.

O-O-M [51]

Некий молодой человек по имени Джеймс С., окончивший с высокими оценками юридический факультет Йейлского университета, приехал в Вашингтон в 1972 году и поступил клерком к одному из верховных судей, однако вскоре ему надоело заниматься мелочами, так как это был воинствующий идеалист, «бунтарь» по природе. Итак, он оставил столь желанное для многих место клерка и весной 1974 года поступил в Комиссию по делам министерства юстиции стажером при одном из многочисленных помощников Мори Хэллека.

Он помогал Комиссии расследовать злоупотребления в использовании федеральных фондов, выделенных по проекту обновления городского хозяйства Кливленда в конце шестидесятых годов; помогал он и в расследовании обвинения, выдвинутого Комиссией против нескольких поставщиков труб, заключивших нелегальные договоры со строителями-подрядчиками в 1970–1971 годах. Это был неутомимый работник и человек педантичный до мелочей. Свет в его крошечном кабинетике часто горел допоздна.

Мори Хэллек не раз подолгу беседовал с Джеймсом С., встретясь с ним случайно в кафетерии Комиссии, и даже раз или два приглашал его вместе пообедать; он пригласил бы его и на ужин домой, если бы Изабелла не возражала против такого времяпрепровождения по вечерам: она утверждала, что младшие сотрудники Мори невероятно скучны и нагоняют на нее тоску своим пылом и молодостью.

Комиссия успешно довела оба дела до конца, хотя вынесенные ею приговоры и были тотчас подвергнуты апелляции. Однако Джеймс С. после этого подал в отставку. Он отказался сообщить Мори или кому-либо другому причины своего решения — подал в отставку, освободил свою келью и был таков.

На место Джеймса С. тотчас наняли другого молодого юриста, только что окончившего Гарвард.

А год спустя на большом приеме в новом крыле Национальной галереи один знакомый Мори рассказал ему поразительную историю. Он слышал ее в свою очередь от знакомого экономиста, совершавшего турне по Индии по линии госдепартамента. Этому экономисту рассказали о молодом американце — в прошлом «вашингтонском чиновнике», — который стал учеником Шри Макимоя в монастыре близ Бенареса. Экономист отправился в этот монастырь и обнаружил там Джеймса С., который, конечно, переменил имя, но не делал тайны из своего прошлого. (Он вовсе не стыдился нынешнего своего положения, так почему он должен стыдиться своего прошлого? Все фазы развития одинаково подлинны.)

Обучение Джеймса С. заключалось в медитации, которой он предавался по восемь часов подряд в крошечной келье с бамбуковыми стенами и маленьким, ничем не забранным окошком; днем в жару температура там достигала 120 градусов[52]. Джеймс С. садился в позу «лотоса» в одних темно-синих купальных трусах, зажимал пальцами уши и во все горло распевал «о-о-о-о-о-о-м». «О-о-о-о-о-о-м», — пел он, чтобы «очистить свой разум».