Ангел тьмы

Почти голые и вульгарно накрашенные девицы в блестящих купальниках соблазнительно вертели бедрами на небольших помостах, развлекая публику перед началом основного представления. Уродцы с поразительной невозмутимостью демонстрировали всем желающим свои убожества. И глядя на все это, я впервые, кажется, начала понимать, что так потрясло воображение двенадцатилетнего деревенского паренька из горного шахтерского поселка Уиллис и на всю жизнь запечатлелось в его памяти. Только здесь, в цирке, мог забыть он о мрачных угольных шахтах и тускло освещенных прядильных цехах; не думать о самогоне и вездесущих полицейских агентах; отвлечься от тяжких воспоминаний о беспросветном нищенском существовании в ветхих лачугах среди угрюмых гор, обитатели которых знают и помнят все о каждом и никогда ничего не забывают и не прощают. Я почти была готова пожалеть этого наивного и невежественного паренька.

Слава Богу, что отец хоть под старость обрел то, к чему стремился всю жизнь, в его годы уже поздно мечтать о чем-то большем. Но это совершенно не годилось для Тома, весь этот мишурный блеск скоро потускнеет и надоест. Меня, например, он точно не мог соблазнить, не для того я сюда приехала.

Нужно было купить билет, а для этого встать в длиннющую, в один ряд, очередь к человеку на помосте, который зычным голосом расхваливал публике предстоящее на арене цирка представление. Этим человеком был мой отец. Стиснутая очередью, я глядела на него, задрав голову, и видела, по мере продвижения, сперва его черные блестящие сапоги, потом сильные длинные ноги, обтянутые белыми брюками, подчеркивающими его мужские достоинства, — точно в таких же были запечатлены на картинках в школьных учебниках герцоги, генералы и прочие знатные и выдающиеся персоны, тоже, видимо, обожавшие облегающие панталоны. Долгополый ярко-красный пиджак отца был украшен золотыми нашивками на рукавах, эполетами на плечах и двумя рядами золотых пуговиц, а из-под воротничка сорочки выглядывал белоснежный шейный платок. Его красивое лицо не тронули ни следы грехов и пороков, ни время. Ухоженное и гладко выбритое, оно дышало силой и властностью, здоровьем и уверенностью, а его черные глаза сверкали, придавая всему его облику таинственную магнетическую силу. Я заметила, что многие женщины смотрят на отца, как на бога.

Время от времени он снимал с головы черный цилиндр и, величественно взмахнув им, громко восклицал:

— Пять долларов, дамы и господа, всего лишь пять долларов — и вы очутитесь в ином мире! Не упустите свой шанс, он может и не повториться! Вас ждут захватывающие поединки человека и свирепых хищников. Восхитительные красавицы и отчаянные смельчаки исполняют для удовольствия публики головокружительные трюки под куполом цирка! Два доллара пятьдесят центов — цена входного билета для детей до двенадцати лет, малышей на руках можно пронести бесплатно! Спешите видеть неповторимую Леди Годиву — уникальную наездницу, которая на ваших глазах совершит потрясающий прыжок вверх со скачущей лошади! У вас волосы встанут дыбом от этого зрелища, леди и джентльмены, встанут дыбом, смею вас заверить!

Вновь и вновь Люк Кастил повторял свои магические заклинания, расцвечивая их все более фантастическими обещаниями под мелодичный перезвон кассового аппарата и монет. Шаг за шагом приближаясь все ближе и ближе к отцу, я слушала леденящую кровь историю о том, как цари джунглей будут танцевать под свист кнута укротителя. Отец пока еще не заметил меня, да я и не собиралась раскрывать своего присутствия: на голове у меня была широкополая соломенная шляпа, подвязанная под подбородком голубой шелковой лентой. Я также прихватила с собой солнечные очки, но забыла их надеть.

И вот наконец я оказалась прямо перед своим папашей. Он взглянул на меня сверху вниз и, неожиданно нагнувшись, ловко потянул за голубую ленточку, воскликнув при этом:

— Такой очаровательной девушке незачем скрывать свое личико от публики!

Моя шляпа слетела, и мы взглянули друг другу в глаза. Я услышала, как у папаши перехватило дыхание. Он был шокирован и на мгновение замер, потеряв дар речи. Но уже в следующую секунду он снова улыбался, протягивая мне мою шляпу со словами, произнесенными так громко, чтобы слышали все:

— Вот видите, я оказался прав: грех прятать такую красоту!

Как быстро он смог скрыть свое изумление! Почему я лишена такого хладнокровия? Мои коленки тряслись, а ноги стали ватными. Мне хотелось закричать и разоблачить этого негодяя перед всеми этими доверчивыми людьми, чтобы все узнали, какое он чудовище! Но меня уже толкали в спину, требуя поторапливаться и не мешать другим, и я даже не успела опомниться, как очутилась на скамейке трибуны рядом с улыбающимся Томом.