Ангел в доме

Добрых два часа она крутилась в постели, безуспешно пытаясь заснуть, а когда смирилась наконец с бессонницей, то набросила байковый халат и спустилась в часовню. Сам воздух здесь вселял покой; вдыхая умиротворяющие ароматы ладана и воска, Анжела вновь осознавала себя Его избранницей. Сомнения исчезали. Да-да, конечно, она мечтает стать монахиней и полностью посвятить себя Господу, как Кармел. Она будет уверенными шагами идти по этому пути и не позволит себе свернуть.

Но мерзкий голосок, не дававший ей покоя днем, неожиданно ожил и среди ночи. Ты просто боишься свернуть в сторону, потому что слишком давно идешь одним и тем же путем. Кто ты такая и чем ты, в сущности, отличаешься от приютского люда? Да ничем. Ты одна из них. Точно так же прячешься под этой крышей от окружающего – страшного – мира.

Ну все, довольно. Анжела решительно задула свечу и в кромешной тьме на цыпочках заскользила по коридору. В кабинете Мэри Маргарет горел свет. Анжела поднесла к глазам часы – начало третьего, а мать-настоятельница все еще колдует над столбцами цифр приютского бюджета. На столе рядом с лампой – ополовиненная бутылка «Гордонз», у правого локтя – переполненная пепельница. Далекий, но отчетливый крик с улицы заставил Мэри Маргарет вскинуть голову. Анжела вжалась в стену, ожидая разноса. Сейчас выскочит в коридор. Но нет – Мэри Маргарет отточенным движением свинтила крышку с бутылки джина и снова уткнулась в свои цифры.

Ей бы в бухгалтеры пойти. С чувством собственного превосходства Анжела начала подниматься по лестнице. А еще настоятельница называется. Нет чтобы помолиться лишний раз – полночи корпит над финансами. Ха! Поучилась бы у той, кого она до монашества не допускает. Анжела даже вздохнула спокойнее. Пожалуй, теперь можно и заснуть.

Душевный подъем длился недолго: вернувшись в спальню, Анжела опять не могла найти себе места. Сбросила халат, забралась в постель и честно промаялась с полчаса, потом встала прямо на кровати, чтобы видеть себя в зеркале полностью. Стянула сзади длинную ночную рубашку и полюбовалась на фигуру, облепленную белым батистом. Совсем неплохо. Расстегнув две верхние пуговицы, приоткрыла ложбинку на груди и надула губки: «Капуччино? Пожалуй, не откажусь». Теперь повести левой бровью на манер доктора Голдберга: «О нет, никаких пирожных. Берегу фигуру. О, вы мне вывернули руку. Так уж и быть, один маленький эклер».

Она спрыгнула с кровати и красным карандашом намалевала губы кокетливым бантиком. Отлично. Теперь подчеркнем глаза – черный карандаш сработал вместо обводки. Ну не останавливаться же на полпути; крохотная черная родинка будет очень пикантно смотреться на щеке. «Ах, какой чудесный здесь кофе. Просто чудесный, вы со мной согласны?» Стоп. Хватит. Был бы хоть кусок «Люкса» под рукой. Кстати, о мыле. Замечательные мыльца в музее продают; нужно было и себе парочку купить. Почему, собственно, нужно было? Пойдет и купит. Решено. В следующую же среду еще раз сходит в музей, и если этот Роберт совершенно случайно опять будет рассказывать про викторианцев, то ровным счетом ничего плохого не произойдет, если она немножко послушает. А кофе – отставить.

Пригревшись под одеялами, она, может быть, и уснула бы, да грудь взбунтовалась. И ныла, и ныла, взвивая складки ночной рубашки в жажде ласки.

Дверь без стука, но с треском распахнулась, и на пороге, будто два ветхих, разбитых ревматизмом призрака, возникли сестры Кармел и Оливер во фланелевых рубашках. Пушок на их головах стоял, дыбом.

– Скорей, сестра, – простонала Кармел. Анжела спрыгнула с кровати:

– Что?!

На лестничной площадке сестра Кармел остановилась отдышаться.

– Я его из окна увидела. Стоял на улице, у женского приюта, и вопил… спаси Господи его душу… рычал, задрав голову. Уж не знаю, как ему удалось выбраться. Из окна, должно быть, выпрыгнул.

– Кто? Умоляю, сестра: еще раз, и помедленнее. Кто рычал у женского приюта?

– Мальчик наш, Стив. Ужасно расстроился. Потом вернулся, не знаю как, а теперь воет. Очень громко. Всех на ноги поднял. Нам с ним не справиться.

– Матушку позвали?

– Я думала, она уже дома. Сейчас побегу за ней.

– Не спешите. Я сама. – В тоне Анжелы уверенности было куда больше, чем в душе.

Бурлил уже весь этаж, где находилась клетушка Стива. Бездомный народ скулил, задирал соседей или бессмысленно метался по коридору. Джордж-доктор умудрился втиснуться в узкий пенал буфета и оттуда призывал записываться в очередь на чайник.

Анжела хлопнула в ладоши, повторяя выученный наизусть жест Мэри Маргарет. Джимми по прозвищу Зубастик, местный старожил, обычно готовый прийти на помощь сестрам, куда-то испарился.