Ангел в доме

Лицо Роберта. Его взгляд, когда он закрывал дверь. Нетерпение. Раздражение. Желание избавиться от него. Для чего? Чтобы вернуться к кому-то другому. Память услужливо возвратила Питера в те дни, когда он на всех парах мчался к берегу, перебирая в голове предстоящие с Робертом приключения, – и получал от ворот поворот, потому что Роберт с мистером Филдингом отправились на рыбалку. Или же на прогулку по реке. Или еще куда-нибудь, где не было места Питеру. Память возрождала все безуспешные попытки отвоевать Роберта. Любыми средствами. Забавной авторучкой с плавающей внутри теткой, то одетой, то голой – смотря как повернешь. Дядя Гарри привез из Канады. Или классным монетником, самым большим в мире, в который прорва мелочи умещается. Или колодой карт с весталками-девственницами на рубашках. Ничего не помогало. Отчаявшись, Питер уже готов был расстаться с самым дорогим – коллекцией игрушечных машинок. Роберт поблагодарил. И отказался. Заявил, что больше не собирает машинки. Нет, Роберт не был жесток или бессердечен, отодвигая Питера. Но уж лучше бы напрямик заявил, чтобы отваливал, – по крайней мере, хоть какая-то определенность, – а не смотрел вдаль отсутствующим взглядом, мечтая о своем мистере Филдинге и не замечая не только присутствия, но и просто существование лучшего друга.

Боже правый, как же тогда ему было плохо. До того плохо, что он на какое-то время пристроился к отцу в сарай. Подай разводной ключ. Это отвертка. Силы небесные, разводной ключ от отвертки отличить не может. Чему вас только в школе учат? Сейчас Питер сказал бы, что родители всеми силами выпихивали его в Лондон учиться на протезиста. Но это сейчас. А тогда он заявил, что помирает со скуки. Гуляй, сынок. Иди в дом, может, чем матери насолишь.

Трудно представить себе большую тоску, чем та, что была написана на лице у Роберта, когда мистер Филдинг исчез. Точно так же трудно представить себе радость, большую той, что испытал Питер. Именно в тот день у него зародилась надежда, что он будет нужен. Что он сгодится – хоть на что-то. В нем теплился огонек, который только и ждет, чтобы его раздули. Этот огонек ослеплял. Приходилось зажмуриваться, чтобы не ослепнуть от собственной лучезарности. Солнце Роберта между тем гасло, превратившись со временем в мерцающую свечу. Власть переменилась. Питер уверенно шагал к пьедесталу, откуда он мог смотреть на Роберта сверху вниз. Роберт остался у подножия, выворачивая шею, чтобы глянуть наверх.

Втянуться было несложно.

Тоскливое путешествие по тропам прошлого прервало появление женщины, которая мчалась мимо. Нет, не мчалась – то целеустремленно бежала, то вдруг нехотя ползла черепахой. Один раз остановилась вовсе, прижав ладонь к груди. Что-то ее терзало. Смятение. Боль. Резкий взмах головы – и Питер подобрал нужное слово. Злость.

Он прищурился. Так и есть. Анжела. Поравнявшись с Питером, она вновь перешла на бег. Питер открыл рот – окликнуть. «Марта я лично. Марти лично я». Беседовать в присутствии этого? А в чем, собственно, проблема? Проводит ее… незаметно. Между возлюбленными-то, похоже, кошка пробежала. Так почему бы не разузнать о ней что-нибудь интересное, а потом не поделиться с Робертом? Роберт ведь новичок по части общения со стервами, брызжущими злостью, – он ведь расставался с ними прежде, чем они успевали развернуться. Если в Анжеле действительно клокочет злоба, то есть варианты. Существует возможность, что эта хрупкая оболочка таит орудие, куда более эффективное, чем стервозность Аниты. Восторг и упоение!

Он снялся с места и двинул вслед за ней привычно размеренным шагом, но вскоре перешел на рысь. Ничего другого не оставалось – она тоже бежала. Время от времени. Двигаться в одном ритме с ней оказалось дьявольски неудобно.

Ну и походка. На платформе он немного отстал и в стиле агента 007 спрятался за колонну. Дождался, пока она сядет в поезд, и запрыгнул в следующий вагон. На каждой остановке высовывался из окна – чтобы не пропустить, когда она сойдет. На станции «Уайтчепел» оба поднялись по эскалатору, Питер беспрерывно почесывал лоб – чтобы прикрыть лицо, если она обернется. На выходе он замешкался, билет сунул в прорезь через несколько секунд после нее и едва не потерял ее на первом же повороте. Петляющие улочки, которыми она спешила своей экстравагантной походкой, с каждым кварталом становились все звонче от воскресного безлюдия. Питер расслабился. Теперь-то уж никуда не денется.

Она резко свернула за угол в тот самый момент, когда Питер, сунув руку в карман, вновь перешел на свой элегантно-неторопливый шаг. Не хотелось бы бежать, уж больно громкое эхо. Но пришлось. Мокрый, запыхавшийся, он вылетел за угол. Исчезла. Питер прислушался – не раздастся ли вдалеке неровный ритм шагов? Рев проехавшего автомобиля заглушил все звуки. Тишина. Черт!