Ангел в доме

Роберт постарался изобразить сочувствие, которого, по правде говоря, не испытывал. Какого черта эти двое устроили сцену на глазах у всего кафе? Ему хотелось, чтобы женщина прекратила наконец завывать. Зачем ей понадобилось это шоу? Ее сотрапезник тоже в порядке - вместо того чтобы успокоить или просто уволочь ее из кафе, он лихорадочно ест. Жратву глотает, как автомат монеты. Однако Анжела с ним явно не согласилась бы. Сидит как на иголках, всем телом нацелившись на соседний столик. Лицо, словно зеркало в форме сердечка, отражает горе рыдающей бабы; пальцы выстукивают дробь на подбородке, кончик языка то и дело облизывает пересохшие губы, и тогда становится виден ровный ряд мелких белых зубов. Чем-то напоминает настороженную породистую кошку... Нужно попробовать передать это выражение на бумаге. Роберт очнулся от своих мыслей, наткнувшись на острый взгляд Анжелы.

- Нет, в самом деле. Мы ничем не можем помочь. Вмешаемся - только хуже будет.

Поздно. Анжела уже стояла у соседнего столика, сжимая в руке пачку бумажных носовых платков.

Роберт закрыл глаза. Теперь скандал обеспечен, как и его участие в безобразной сцене. Земля разверзлась бы, что ли. Потолок бы рухнул. Сойдет и авария с электричеством. Он открыл глаза, схватил чайник и до краев наполнил чашку Анжелы.

Прочистил горло, оттягивая страшный момент, - и только тогда посмотрел на соседей.

Устроившись на свободном стуле рядом с рыдавшей женщиной, Анжела подсовывала ей очередной платок. Истерика иссякла. Посетители вернулись к своим чашкам, тарелкам, пирожным. Едок - явно довольный тем, что больше не надо запихивать в рот все подряд, - буркнул что-то о послеродовой депрессии и замолчал. Наклонившись к молодой женщине, Анжела что-то шептала ей на ухо. Ее хрупкое тело буквально излучало энергию. Роберт смотрел во все глаза. Треугольное личико сияет внутренним светом; тонкие пальцы летают, не прикасаясь к женщине, но все равно успокаивая. Роберту стало стыдно за свой недавний смех. Подобные сцены, где обнажаются чувства, всегда вызывали в нем либо хохот, либо мучительное желание сбежать. Анжела сотворила невообразимое - непрошено нырнула в чужую жизнь, для большинства людей акт непростительный, но достойный восхищения.

Всхлипнув еще пару раз, молодая женщина бледно улыбнулась и кивнула Анжеле. Ее спутник попросил счет.

- Смелый поступок, - сказал Роберт, когда Анжела вернулась.

- Смелый? - Она выглядела удивленной. Взяла переполненную чашку, чай выплеснулся на блюдце.

Прикидывается, решил Роберт. Не может она не понимать. Скандальная пара рука об руку двинулась к выходу, по дороге застенчиво махнув Анжеле. Она кивнула в ответ и наклонилась через стол к Роберту, как заговорщик, готовый выдать государственную тайну:

- Представляете, у них родился малыш. Очень долго не было, и вот. Она думала, что будет на седьмом небе от счастья, но не получается. Бедная. Нет, она, конечно, любит ребенка, но жизнь, говорит, стала черной. Вернее, серой. Бесцветной. И муж страдает. Ему кажется, что она его ненавидит. Грустная история, правда? Нет повести печальнее на свете, да? - Она снова взялась за чашку, и снова чай выплеснулся на блюдце.

Есть. Масса историй куда печальнее этой. У женщины родился желанный ребенок, а она оплакивает в ресторане потухшие краски жизни. Вот горе. Гормоны разыгрались - да, но это явление временное. Есть о чем рыдать? Нет. Есть на что тратить драгоценные минуты свидания с Анжелой? Нет. С другой стороны, чем оно драгоценно, это свидание? Сердце у девушки доброе, сомнений нет. И человек она достойный. Но уж слишком жалостлива. Возможно, ирландская кровь виновата; возможно, женская слабость. Главное, что мужчине из плоти и крови все это ни к чему. Разве что он твердо решил в нее влюбиться. Но ведь это не так. Портрет написать - может быть, да и то вряд ли. Именно. Перехотел, как говорится. Рисовать разучился. Какого черта он сидит в этой забегаловке, вместо того чтобы бездельничать в собственной гостиной перед телевизором? Бездельничать. Не рисовать. И не сострадать сомнительным горестям незнакомых людей. И не следить за пульсацией громадных зрачков Анжелы.

- Вы говорили об одолжении, - напомнила она.

- Об одолжении... - Роберт тянул время. Сверился с часами, опустошил чашку. - Видите ли, я, кажется, передумал. Идея не из самых...

- Так нечестно. Теперь я умру от любопытства.

- Простите. Мне не стоило и упоминать об этом.

- Ну что ж.

Она так отчаянно пыталась скрыть разочарование, что Роберт был готов разодрать себе ногтями грудь, вытащить сердце и шлепнуть на стол. Анжела увидела бы, что это за ничтожная штуковина, и ушла бы себе. И ей не пришлось бы так терзаться. Легкость и уверенность, которыми она лучилась за соседним столиком, исчезли, вновь сменившись дергаными, судорожными жестами. Роберт еще раз посмотрел на часы:

- Музей еще открыт. Хотите, буду вашим гидом?

- О-о-о, с удовольствием. - Зрачки еще больше расширились.

- А что бы вы хотели увидеть?

- Не знаю. Что покажете.

- Ну хоть подскажите.

- Нет. Покажите все, что нравится вам.

- Ладно.