Ангел в яблоневом саду

У него нет никакого простатита, есть только страх, что он появится у него, как у всех его друзей. Иногда мне кажется, что он в своем стремлении как-то загладить свою вину перед бывшей женой забывает о своих обязанностях передо мной, перед его настоящей женой. А потому дня за три начинает явно пренебрегать мною, выдумывая массу различных причин, словно копит свои мужские силы для Надьки. В такие дни я чувствую себя обманутой. Уставшая за целый день беготни по дому, по хозяйству, не чувствуя под собой ног, вся измочаленная, я нахожу успокоение в том, что, пока мой муж спит, собираясь с духом и с физическими силами, чтобы изменить мне, предать меня, отлеживаюсь в ванне.

Слава богу, у нас хороший дом с прекрасной ванной. Лежа почти по уши в ароматной пене и отпивая из хрустального фужера свое любимое красное вино, я представляю себя в другой жизни, более спокойной и благополучной. Где нет места измене и тем страхам остаться одной, которые то и дело накрывают меня с головой.

Я часто спрашиваю себя, может, вовсе и не чувство вины движет Борисом, когда он отправляется на свидание к своей бывшей, а все-таки любовь?

Я знаю, многие считают, что он женился на мне из-за денег. Да, по сути, все так и говорят за моей спиной. Но никто не знает, каким бывает со мной Борис, нежным, любящим. Как он любит наших деток. Никто не слышит, какие он мне говорит слова, когда мы остаемся одни в нашей спальне, когда он чувствует себя по-настоящему счастливым. Но если так, говорю я себе, то тогда зачем же он причиняет такую боль, когда отправляется на свидание с Надькой?

А она, наверное, и рада, что он шастает к ней, как кот. Думает, что крепко держит его. На поводке. На коротком поводке.

Рядом с Надькой живет одна моя знакомая. Хорошая женщина, вот только я никак не могу понять, почему она, увидев меня, принимается рассказывать о Борисе и Надьке. Она считает, что делает мне добро, держа меня в курсе их отношений. Уверена, что она сама мало что знает, у нее много работы, она вообще крутится как белка в колесе, работая на ферме. Но получается, что все, что она знает, ей рассказывают ее подружки. И когда Борис приезжал к Надьке и что дарил. Как шпионки. И ведь каждая готова прикрыться женской солидарностью, мол, мы держим тебя в курсе, чтобы ты знала, чем занимается твой муж, вроде как я ничего не знаю. На самом деле им бы только языками почесать. Противно все это. Еще больно. Неужели они не понимают, что ранят меня своими сплетнями. Что подогревают во мне страшное чувство, которое растет во мне, разбухает, как ребенок. И чувство это – моя ненависть к Надьке. Когда я вижу ее в магазине ли, клубе или поликлинике, мне хочется подойти к ней и плюнуть ей в лицо. Или еще лучше, вцепиться в ее волосы. Да так, чтобы скальп сорвать. Кожу с кровью. Меня порой просто трясет от злости и бессилия. Я же понимаю, что не могу сделать это, скажем, в общественном месте. Но сколько раз я представляла себе, что прихожу к ней домой. Вечером или ночью. Стучу в дверь или просто открываю. У нас мало кто запирается днем, разве что на ночь. Значит, можно прийти вечером. Зайти в дом и спрятаться где-нибудь, чтобы меня не видели. Дождаться, когда к ней придет Борис, послушать, о чем они говорят и что делают, а потом, неожиданно так, выйти и сказать им в лицо: какие же вы суки, господа, какие же гады! И ты, Борис, что обманываешь меня. И ты, Надька, у которой совести нет. Ведь женат он, у него жена есть, дети.

Ну чего он у нее забыл?