— В трюме разорвалась бомба! Шлюпки на воду! Женщины спасаются первыми, капитан покидает судно последним! Где у нас женщины?!
Люба Гражданкина, ни слова не говоря, отправляется репетировать. Снова — гаммы. Теперь Алексею Алексеевичу предстоит укротить непокорного Веревкина. Пока Люба репетирует в соседнем купе, оба — учитель и ученик — готовятся к поединку. Алексей Алексеевич слишком внимательно слушает чтение Верочки, которая уже добралась до «Пиковой дамы», а Веревкин слишком настойчиво отворачивается к окну, где уже показались большие
— Встань и возьми скрипку, — говорит Алексей Алексеевич, не обращаясь по имени к тому, кто сам должен помнить о своих обязанностях.
Веревкин, которого
— Возьми скрипку, — повторяет Алексей Алексеевич, по-прежнему не унижаясь до уточнений.
— Встань и возьми, — Алексей Алексеевич чувствует, что ведет себя не по правилам, что почти уже начал
Веревкин оторопело пытается заслониться подушкой, но его положение безнадежно. Дети хохочут. Посрамленный Веревкин вынужден взять скрипку и с позором удалиться в соседнее купе. Алексей Алексеевич ощущает счастливую опустошенность и расслабленность. Он доволен победой, доволен всерьез, по-настоящему, как будто он, ребенок, победил взрослого человека. Верочке становится жалко своего мужа, и она уводит его в тамбур. Там Алексей Алексеевич закуривает и возбужденно шепчет:
— Все думают, что это они, а это я! «Маленький Моцарт! Маленький Паганини!» А кто их открыл, кто с ними мучился, кто научил их держать скрипку?! Да у любого другого педагога они и через десять лет так не играли бы! Это я Моцарт и Паганини! Я творю чудеса, они мне — путевочки в санаторий! «Перспективные кадры, надежда области!» Как будто нужны мне эти пальмы, это море, это знойное солнце! Чихал я на них! Мне слава нужна! Я артист, а не репетитор! А они аплодируют Веревкину, Мухину, Любе Гражданкиной и думают, что я только сижу в кресле и расставляю вилочки в нотах!
— Никто так не думает, — пытается возразить ему Верочка, но Алексей Алексеевич не слышит и до самой Москвы все шепчет и шепчет, а посрамленный Веревкин доигрывает в купе свои гаммы.
Москва окутана морозным дымом, искрятся на бледном солнце крыши, тонут в молочной изморози дома, и красная буква метро светит в тумане, как гаснущий утренний фонарь. Заиндевевшие деревья похожи на застывшие мумии, прохожие кажутся призраками. В воздухе сладкий привкус бензина и чуть горьковатый — присыпанного солью и счищенного дворницкими скребками снега. Среди сугробов чернеют полоски раскатанного льда: мальчишки постарались. Все не так, как в Сибири, и в то же время похоже, — люди штурмуют автобусы, покупают бублики у лоточниц, кормят воробьев, гуляют с колясками, — те же самые люди!
Скорее в метро — взглянуть, какое оно! Неужели под землей целый город! Алексей Алексеевич всем выдает по пятачку, и его подопечные опускают монеты в щель автомата. Веревкин старается пристроиться к Мухину, чтобы пройти «паровозиком» — бесплатно. Он уже знает, что существует такой способ. Люба Гражданкина даже снимает варежку, чтобы не выронить драгоценный пятачок, но от растерянности идет не туда, куда указывает вспыхнувшая надпись, и ее