Время, место и — человек. Эта символическая триада неразделима, поэтому, рассказав о первых двух символах, я должен рассказать и о третьем. Рассказать о человеке,
который уберег, сохранил, не дал исчезнуть… который всю жизнь посвятил тому, чтобы цветаевские комнаты когда-нибудь стали музеем… который потратил столько лет на изучение истории этих комнат и знает расположение каждой вещи, принадлежавшей поэту… который собрал воспоминания людей, некогда живших во дворе дома № 6, и напечатал превосходные статьи о самом доме… Не странно ли, что из дома давно уже выселены люди, и его темные окна безжизненно смотрят в ночное небо, ветер свистит под крышей и громыхает листами железа, скрипят рассохшиеся лестницы и на чердаке хозяйничает шпана, имеющая привычку устраиваться в брошенных и пустых домах, и лишь один человек упрямо отказывается уезжать — несмотря на все угрозы лишить его электричества, отключить газ и вообще применить административные меры. Почему? Да потому что у дома должен быть хранитель, без которого он погибнет так же, как погибает цветок без хозяина; вот и горит вечерами, теплится желтоватым светом старенького абажура единственное окно, и на этот свет, на этот горящий в темноте огонек собираются люди… инженеры, поэты, почтенные литературоведы, разные судьбы, характеры, возраст — одна Любовь, один на всех Дом, и потому готовы они сбрасывать снег с крыши и чинить водопровод, часами просеивать чердачный мусор в надежде отыскать обломок старинного изразца или обрывок письма — и те, кто преклонился перед Цветаевой, и те, кто преклонился перед старой Москвой. Потому и я, спустившись с чердака-каюты, вновь позвонил в квартиру Надежды Ивановны и стал восторженно говорить о том, в каком необыкновенном, волшебном доме мне удалось побывать, и то ли в выражении моего лица было нечто, заставляющее мне поверить, то ли меж нами возникла та самая ниточка, которая связывает сходно мыслящих и чувствующих людей, но хозяйка дома вдруг улыбнулась неожиданно доброй улыбкой, ее привычная строгость исчезла, и она заговорила со мной так, словно мы были давно и хорошо знакомы.Вот тогда-то я и узнал, что Надежда Ивановна окончила Первый медицинский, что она хирург, кандидат медицинских наук, ученица знаменитого профессора Герцена, что во время войны не раз бывала на передовой… И однажды в госпитале в перерыве между операциями ей подарили томик Цветаевой 1912 года, и стихи поразили, врезались в память, запали в самое сердце. А затем, через несколько лет — так уж распорядилась судьба! — она получила квартиру в доме № 6 по Борисоглебскому переулку. Судьба! Рок! Предназначение! А может быть, просто совпадение обстоятельств, случайных, как россыпь выброшенных волною камушков, из которых мы сами выкладываем прихотливый узор. Так или иначе, но с той поры началось узнавание
дома и его истории и началась борьба за дом, за его сохранение, за создание будущего музея. Еще тогда, в сороковые и пятидесятые, когда имя Цветаевой не печаталось на обложках книг, а лишь робко произносилось как имя поэта со сложной судьбой, а уж музей-то… что вы! какой уж тут музей! дай бог, чтобы дом не сломали, не снесли, как многие «домики старой Москвы», как церковь Николы на курьих ножках на углу Борисоглебского и Большой Молчановки, как Собачью площадку… Именно так говорили ей в пятидесятые и шестидесятые, присылали по почте вежливые отказы, но она продолжала делать главное — хранить и надеяться, что стихам Цветаевой, как драгоценным винам, наступит свой черед, недаром же рука неизвестного оптимиста вывела эти строки на стене перед дверью в ее квартиру. И что же? Предсказание сбылось, и решение о создании музея принято, и вскоре дом № 6 по Борисоглебскому переулку станет филиалом библиотеки, где есть свои энтузиасты, необходимые в таком деле, которые искренне стремятся сохранить… увековечить… донести до потомков… и этому, конечно, нельзя не радоваться, но и в то же время, забегая на огонек к Надежде Ивановне, я всякий раз ловлю себя на одной грустной мысли: а ведь ей придется отсюда уезжать, придется расставаться с домом, которому отдано столько лет жизни. Потому-то и смотрят невесело вещи в ее комнате и пришпиленные к стенам фотографии, рисунки и вырезки кажутся алтарем паломника, которому вскоре собираться в дорогу.