Ангел во плоти

Не знаю, сколько так «скакали», может – час, может – больше, но вскоре черные дебри мертвых гнилух закончились, и мы выкатили на открытое место. Эх, глаза б мои не видели этого пейзажа! Вот какие у вас ассоциации с открытым местом? У меня например: свежий воздух, солнышко, поля, тополя… а тут, такая вонища, что кажется, зажги спичку, и все взорвется. Да бог с ней, вонищей – сам пейзаж был просто отвратительный: представьте себе самую гадкую сточную яму и увеличьте ее до размеров приличного озера или, вернее, болота. А теперь в середину этой булькающей и чавкающей мешанины поместите несколько спин огромных серых бегемотов, добавьте мух и ворон, и натюрморт готов – извольте кушать. Что, неохота? А эти гигантские зверюги что-то там, в самой середине этой мерзости, с большим удовольствием и громким чавканьем пережевывали.

Я слез со спины остановившегося волка и, гундося в зажатый нос, спросил:

- И что это все значит?

- Там. Смотри, - коротко ответил серый.

Проследив за его взглядом, я заметил на дальнем конце этой вакханалии жидких отходов стайку копошащихся в болоте созданий, чем-то смахивающих то ли на людей, то ли на обезьян. Разглядеть их было сложно, но не из-за расстояния, а из-за скудного освещения. Я вдруг с ужасом понял, что в этом мире нет цветов, все вокруг было черным, серым или светло серым. На появление солнца в тусклом небосводе не было никакой надежды – такими глупостями здесь народ не баловали.

- Это то, что осталось здесь от людей? – переспросил я Шермана и получил в ответ утвердительный кивок серой лобастой морды.

Неожиданно волк добавил:

- Не только они, - и, мотнув мордой в сторону бегемотов, сказал. – Эти тоже из бывших обжор на Земле.

- А почем ты знаешь?

- А когда очередной жертвой закусываешь, то ее мысли часто наружу лезут, - не стал хитрить хищник. – А вот черти невкусные – горькие. Их если только из морального удовольствия рвать на части приятно.

- Экий ты кровожадный, – грустно возразил я на такие гастрономические откровения.

- Ты просто не в курсе, - спокойно ответил волк. – Разве не заметно, что в этом мире нечего есть? А голод, между прочим, здесь просто ужасный, бесконечный и сводящий с ума.

- А я что-то и не проголодался. Тут, скорее, стошнит!

- Ну, кому как повезет, но я пока неедящих не встречал. Всегда, или ты съешь, или тебя съедят, - объяснил здешние законы вежливости серый приятель. – Кроме того здесь нет огня и нет живых растений, так что есть приходится только друг друга.

- А нельзя как-нибудь по-другому? – осторожно спросил я, представляя, как мне придется закусывать вымоченными в дерьме бегемотами. Это какой же голод должен быть, чтобы таким питаться, да еще в сыром виде?

Ответом мне было суровое мотание головой – Шерман предпочитал молчать, если было можно обходиться без слов. И все-таки он добавил:

- Здесь каждый защищается, как может: эти обжоры наращивают массу тела и толщину шкуры, а та мелюзга сбивается в стаи под покровительством какой-нибудь дряни из чертей. Сейчас сам увидишь…

- Мы что, мы к ним пойдем? – попытался выведать я план предстоящих действий.

- А есть варианты? – буркнул немного недовольно волк.

- Нет, – вздохнул я в ответ.

И в самом деле, пока я ничего не понимал в этом мире, и не мне было указывать, что кому делать. Вдоволь налюбовавшись вдохновляющим тошноту пейзажем, мы стали месить ногами грязь вокруг вонючего болота по направлению к копошащимся вдали существам.

Вскоре я смог рассмотреть, чем занимаются эти маленькие уродцы. Они ковырялись, кто по колено, кто по пояс в болоте, что-то там вылавливая и собирая в корзины из грубо сплетенных ветвей – видимо из того же мертвого леса. Вид их был ужасен, если учесть, что когда-то это были люди. Этих, больше похожих на безволосых шимпанзе существ, было невыносимо жалко: их труд был не только безрадостен и тяжел, но и просто отвратителен.

Я уже полетел к несчастным, как говорится, расправив крылья и набрав побольше воздуху для пламенной речи в защиту прав обиженных и угнетенных, как почувствовал, что мой зад, вернее штаны меня не пускают. Оглянувшись, увидел, что они крепко зажаты в тисках волчьей пасти. Мой, полный возмущения вопль был прерван рыком:

- Куда прешь, самоубийца.

Так что мне на ходу пришлось перекроить праведное возмущение в осторожный вопрос:

- А что, нельзя?

- Если хочешь, чтобы тобой закусили, то можно, - волк обнажил свои зубищи то ли в оскале, то ли в ухмылке – поди тут разбери. Я вдруг вспомнил про свои, тоже немалые зубы и спросил:

- Слушай, а я-то на человека похож?

- Ты самый человекообразный в этом мире, - волк с трудом выговорил мое высоконаучное определение и добавил. – Даже одет, как человек. Морда, правда, подкачала, но не настолько как у них или меня. Сдается, что ты все-таки черт, а не ангел.