Ангел войны

пирог с начальничком румяный
с несытым ножичком народ
скрипя армейскими ремнями
наедет набежит сожрет

и вот внутри у нас живет
сознанье что обороняли
власть живота – но сам живот
как шостакович на рояли

играет вам не трали-вали
а марш походный марш вперед
и в барабаны гулко бьет

и если так – зачем сонет
где связанные да и нет
напрасно строили нещадно рифмовали

отцы – производители побед

Медвежья охота

или слопают нас как мед
или снова ломать комедь
всероссийский пошел медведь
на дыбах – и его поймет

только в шубе медвежьей тот
чьей рогатины двоеперст
под малиновый благовест
как по маслу войдет

в азиатское брюхо – там
все черно от фабричных труб —
только тронут багрянцем клуб
да на Троицу зелен Храм

Миллениум на пересменке

кто пил из черепа отца
кто ел с чужой тарелки
но тоже не терял лица
не портил посиделки
и даже кто не ел не пил
а просто был допущен
стоять на стреме у перил
да кланяться идущим
на пир ли с пира ли где спирт
с бандитом жрал есенин
где мордою в салате спит
испытанный хозяин —
все провожая каждый год
в небытие к монахам
как радовались мы что вот
живем под новым знаком
год уходил а век торчал
с новорожденным студнем
в обнимку и мороз крепчал
и штамп стучал по судьбам
он пропуск выписал себе
в тысячелетье третье
по блату, по глухой алчбе
по страсти к малым детям
и думаешь после всего
что он сплясал на цырлах
отпустят беленьким его
с переговоров мирных?

Об этой книге

В 1943 году вышел указ, предписывающий супругам, воевавшим на разных фронтах и в разных частях, воссоединиться, дабы пресечь увеличивавшееся количество гражданских браков с ППЖ – «походно-полевыми женами», боевыми подругами разлученных со своими семьями офицеров. Причем надлежало отправлять не жену к мужу, а младшего по званию – к старшему по званию. Война оказалась долгой, и на моральное разложение армии опасно было закрывать глаза. Так что беби-бум в СССР начался не в первые послевоенные годы, а на пару лет раньше. Несколько моих знакомых 1944–1945 годов рождения появились на свет благодаря этому циркуляру, в военных госпиталях – кто в Будапеште, кто в Варшаве. Мальчикам часто давали победительное имя – Виктор.

Об этом не слишком известном указе впервые поведал нам брат Виктора, Карл Борисович Кривулин, подполковник в отставке, человек героический, исключительного благородства офицер. Сам он ушел на фронт в неполные 14 лет и прошел всю войну с честью и достоинством, под конец командуя теми, кто годился ему в отцы и даже в деды. Их мать, фельдшер, единственный раз на медкомиссии превысила служебные полномочия и приписала старшему лишние 2,5 года. В блокадном Ленинграде она не смогла бы спасти сына, которому после двенадцати лет полагалась «иждивенческая», а не «детская» карточка, а на фронте был армейский паек и мизерный, но шанс остаться в живых. Мужество этой суровой женщины меня всегда восхищало. Я у нее в долгу. В 39 лет, воссоединившись с мужем, выносить второго ребенка в блокадном городе, родить его в военном госпитале под Краснодоном, куда их с Борисом Афанасьевичем, офицером, отвоевавшим на Ленинградском фронте, перевели, и, преодолев ужас воспоминаний о блокаде, вернуться после войны в Ленинград, в свой старый дом, потому что там была надежда на врачей, которые помогут больному сыну. (Их комнату в коммунальной квартире занял наглый тыловик, и старший Кривулин в качестве последнего аргумента расстегнул кобуру.) Все это казалось нормальным для поколения железных людей, неверующих праведников. Евгения Львовна Беляцкая спасла обоих сыновей.