Ангел возмездия

— Какому еще Сморчковскому, — оторопела Наталья, — каких повреждений? Вы соображайте, что говорите?

Опер был явно не в духе, смотрел с отвращением и неприязнью.

— Не надо коверкать фамилии — это вам не поможет. На очной ставке вас опознают. Где дружок твой, подельник? Говори быстро, где? — заорал опер.

Наталья ничего не понимала, у нее подкашивались ноги, и сердце бешено колотилось, готовое выпрыгнуть наружу.

— Какой подельник? Вы можете объяснить мне — что здесь происходит, и почему вы на меня кричите?

— А что на тебя, сучка, любоваться что ли? — совсем озлобился опер. — Ведите ее в машину, — обратился он к сотрудникам в форме.

— Нет, не трогайте меня, я никуда не пойду.

Может быть, она бы еще долго кричала и сопротивлялась, но менты заломили руки, надели наручники и уволокли силой.

Ехала, тряслась в милицейском УАЗике и плакала потихоньку, ничего не понимая в происходящем. За что сваливаются два дня подряд на нее разные напасти. То насильник этот вчера, то оборзевшие менты сегодня. Сидеть было очень неудобно на жесткой скамейке в наручниках за спиной, то и дело сползала куда-то на каждой кочке и при торможении.

Наконец машина остановилась, ее вытащили и привели в дежурную часть. Опер попросил женщину в форме:

— Ошмонай ее, Таня, и потом ко мне, в кабинет.

Милиционерша оглядела Наталью с ног до головы.

— Ничего, симпатичная бабенка, коблы в камере обрадуются такому подарочку. Ну, иди сюда поближе, прошмандовка.

— Какая я вам прошмандовка, почему вы обзываетесь. Что здесь происходит? — начала возмущаться Наталья.

Удар в живот прервал ее речь, согнул пополам и только рот хватал воздух, да обезумевшие от страха глаза светились в дежурке.

Милиционерша так и обыскивала ее согнутой, потрогала груди.

— Не растисканные еще, но не переживай девочка, скоро тебе их разомнут с пристрастием, — она захохотала, — может еще и понравится. Ладно, пошли.

Она схватила Наталью за руку, приподняла, выпрямляя, и повела из дежурки по коридору. Завела в кабинет.

— Получай, Сережа, свою кралю. Норовистая девка. Ничего — в камере обломают.

Она повернулась, что бы уйти, но опер остановил ее.

— Наручники сними.

Милиционерша сняла браслеты, толкнула легонько Наталью на стул и вышла.

Опер закурил, пододвинул пачку к Наталье.

— Кури.

Она отрицательно покачала головой.

— Не хочешь, как хочешь. Давай, рассказывай все по порядку, суд учтет твое чистосердечное признание.

Опер выпускал клубы дыма прямо в лицо Наталье, смотрел внимательно, наблюдая за реакцией.

А она просто заплакала, сквозь всхлипывания попыталась говорить:

— Я не знаю, что вам от меня надо и что надо рассказывать — то же не знаю. Кто-нибудь, ну хоть кто-нибудь может мне объяснить — что здесь происходит? Что вам всем надо? — она зарыдала.

— Хватит, — опер громко стукнул ладошкой по столу, — хватит овечкой прикидываться. Рассказывай по-хорошему.

Нервы Натальи не выдержали, она заорала тоже.

— Не знаю, не знаю, не знаю. Что рассказывать — не знаю. В чем меня обвиняют?

— Ишь ты, блядь, как защебетала, здесь только я кричать могу. Поняла, стерва? Поняла?

Он зашелся в крике, закашлялся, налил в стакан воды, выпил залпом. На крики вошел Сикорский, начальник Ура.

— Что у тебя тут, Серега, происходит? Чего шумишь?

— Да вот, Константин Владимирович, Лазареву по делу Смортковского задержали, а она из себя невинную овечку строит, не понимает, видите ли ничего.

— Ладно, не шуми. Веди ее ко мне, разберемся.

Он прошел к себе в кабинет, предложил присесть Наталье, представился:

— Я начальник отдела уголовного розыска, Сикорский Константин Владимирович, — он махнул рукой, что бы опер вышел. — А вы, как я понял, Лазарева, — он глянул в паспорт, — Наталья Михайловна. Правильно?

Она кивнула головой в знак согласия.

— Правильно, у вас же паспорт мой в руках.

— Курите — он пододвинул пачку сигарет.

— Да вы что здесь все, сговорились что ли? — возмутилась Наталья. — То курите, то рассказывай. Я не курю и что я должна рассказывать? Что? Может, вы мне хоть объясните — почему я здесь нахожусь, и почему меня здесь бьют?

— Кто бьет?

— В дежурке вашей, женщина милиционерша. Еще и лесбиянка к тому же.

Сикорский улыбнулся, услышав последнее.

— Ладно, Лазарева, я разберусь с этим вопросом. Значит, вы не знаете — за что вас задержали?

— Естественно, нет. Я и прошу мне это объяснить, а мне в ответ — рассказывай. Что рассказывать — басню Крылова?

Наталья стала понемногу осваиваться и рассуждать.

— Действительно, басни Крылова нам здесь не нужны. — Лицо Сикорского стало серьезным. — Задержаны вы, Лазарева, по подозрению в нанесении тяжких телесных повреждений гражданину Смортковскому. Понятно, почему вы теперь здесь находитесь?

— Абсолютно не понятно, никакого Смортковского я не знаю, никаких повреждений не наносила, бред полный, — возмутилась Наталья.

— Конечно, не вы сами, Лазарева, а ваш подельник…

— Какой подельник, какие повреждения, вы хоть немного думаете, что говорите? — Перебила его с возмущением Наталья.

Сикорский закурил сигарету, помолчал немного, видимо обдумывая план дальнейшего разговора.

— Хорошо, давайте иначе.