Он взял ее руку и положил себе на грудь. Теплая ладонь приятно согревала душу. «Как не вовремя этот инфаркт, хотя когда он бывает вовремя? Данилов все сделает, надо было его отправить в Иркутск, он способнее и гораздо сильнее, поэтому и оставил при себе. Ошибся. Впрочем, не стоит расстраиваться, при любом раскладе можно прожить безбедно оставшиеся дни за границей в собственном домике. Однако, хочется еще поработать. И поработаю. Банк мог бы вернуть Михасю все деньги сразу, но обескровится до предела, а журналюги его доканают мгновенно. Пойдет цепная реакция — все захотят забрать деньги, а этого уже не выдержать никак. Даже если Михась станет молчать, они все равно раскопают и уничтожат банк, паршивая статейка им дороже благосостояния многих людей. Это аксиома»! Плавно бежавшие мысли прервались — Алена резко выдернула руку. Лев Абрамович открыл глаза и увидел вошедшую жену. Она заметила движение руки и беспокойство сидящей на постели Алены, бросила обыденно и больно:
— Все нормально, милочка, этого… я уже давно не ревную, — и вышла, оставив их в гнетущей тишине.
Мартинсон занервничал, сердце снова заныло под грудиной, пульс зачастил, и Алена сделала укол.
«Зачем же так? Это же не горничная, которая привыкла и не обращает внимания даже тогда, когда занимается со мной сексом», — обидчиво подумал он. Спальни у них были разные, но жена иногда могла зайти к нему без стука — взять что-нибудь, и словно никогда не видела, что в его постели красуются обе горничные, а иногда и повариха. Не допускала она только одного — чтобы он трахал ее подруг и знакомых, а на прислугу не обращала внимания никогда. В пятьдесят лет ей удалили матку и яичники и она сама как-то намекнула ему, что воздерживаться не стоит, но приличия соблюдать необходимо. Хоть и позволяла она прислуге спать с мужем, но по работе спрашивала строго, и если кто-то пытался возомнить из себя хозяйку — увольняла немедленно. Новых нанимала сама и не старше тридцати лет, с красивыми ножками, чтобы муж не бегал к другим и не позорил ее. О сексуальных обязанностях растолковывала сама и платила неплохо. В работу мужа не вмешивалась, но дома была полновластной хозяйкой.
Аркадий Борисович пришел, как и обещал, вечером. Обследовал больного, долго расспрашивал о болях, общем самочувствии и настроении, внес в лечение незначительные поправки. Впрочем, на количестве кожных дырочек это не отразилось, лекарство впрыскивалось в физраствор и вводилось внутривенно через систему. Сделанная повторно кардиограмма не показала увеличения пораженной зоны сердечной мышцы, и он остался доволен.
Мортинсон поудобнее устроился на подушках, прикрыл глаза, не собираясь благодарить доктора — он считал, что хорошая оплата вполне компенсирует элементарную вежливость с прислугой и обслуживающим персоналом, к которому относил и врачей. Он думал о Михасе, его банке, навалившихся враз проблемах, которые мешает решать болезнь. «Все сразу, — усмехнулся он. — Необходимо определить, просчитать действия Михася, набросать свои мероприятия, выверить их и от этого исходить. Пресса пока молчит, а значит, Михась еще не нанес своего главного удара, ждет ответного хода на свой звонок, и можно предположить, что он надеется на определенное сотрудничество. Наказать зарвавшегося зама и предложить график выплат. Заместитель наказан, — мысли зароились в голове, наплывая одна на другую. — График… Скорее всего, подойдет что-то среднее между нашими желаниями, а это отсрочка на шесть месяцев». Казалось, набегающие мысли шевелили оставшиеся на голове волосы, на лбу выступила испарина. Мортинсон вытер лоб ладонью и постарался больше ни о чем не думать — необходимо отдохнуть и дождаться прихода или звонка Данилова. Примерно полчаса прошли в полудреме, в спальню вошла супруга и присела рядом с Аленой. Лев Абрамович открыл глаза.
— Звонил Сергей Борисович, — начала жена. — Просил передать, что все в порядке, вопрос улажен.
— Что еще? — поинтересовался Мортинсон.
— Все, — ответила Софья Андреевна, тоном и выражением давая понять, что подробностей и быть не может в его положении.
— Софочка, — ласково попросил он. — Принеси сотик, я сам переговорю с Даниловым.
— Еще чего, — отрезала жена. — Никаких разговоров, доктор запретил тебе волноваться.
— Поэтому и принеси, — тон уже не был просящим. — Это благодатный звонок, и подробности меня успокоят. Хорошие вести бодрят и придают сил.
Софья Андреевна вздохнула. Она понимала и знала, что спорить бесполезно, достала из кармана телефон и протянула мужу. Он набрал номер и бросил в трубку одно: «Рассказывай».
Она наблюдала за выражением лица, готовая в любую минуту вырвать трубку, если появятся признаки раздражения или волнения, но Мортинсон слушал молча и его облик постепенно добрел. Софья Андреевна окончательно успокоилась, но дождалась конца разговора и забрала телефон, лишая возможности связаться с внешним миром.