– На месте, на месте, – вздыхает, – для тебя он всегда на месте. И чем ты его только приворожил, мальчик-мажор? Раньше Игорь Вячеславович таких обалдуев, как ты, никогда не жаловал. Привет, кстати…
– И я вас тоже люблю, – хмыкаю, – Вероника Эммануиловна. Посетители, случаем, какие особо важные не ожидаются?
– Да нет, – жмет плечами устало, – не ожидаются. А неважных он велел гнать взашей, как только ты появишься.
– Понятно, – киваю. – Так я пошел?
– Иди, – снова вздыхает, – общайся. Вам чаю-то хоть занести? Или тем, что покрепче, обойдетесь?
– Я за рулем, – морщусь, – а у Игоря вы лучше сами спросите.
Она усмехается.
– А что тут спрашивать-то? – кривит уголки губ. – Он в одиночку не пьет. Значит, пойду чай приготовлю. Тебе, как всегда, без сахара?
– Ну вы же знаете, – улыбаюсь в ответ. И – неожиданно подмигиваю.
Даже для себя неожиданно.
Что уж о ней-то говорить, о бедной.
Она у нас – тетушка старой школы, натуральный цербер.
Таких уже больше не делают.
Еще при коммунистах в редакцию пришла, ее в газете больше чем весь редакторат, вместе взятый, всю жизнь боялись.
А тут, блин, – такое.
…Так и ушел к Игорю в кабинет, оставив бедную грозную Веронику в состоянии полного и окончательного изумления.
Пустячок, а приятно.
И – не говорите, что называется.
Растем, значица, над собой потихонечку.
Жаль только – с самим Игорем такой трюк ни фига не прокатит.
Никогда.
Ни при каких обстоятельствах.
Вот и сейчас он, заметив мое появление, только очки слегка поправил.
Вяло протянул руку для пожатия, ленивым кивком направил к выбранному для меня стулу.
– Садись, – говорит, – рассказывай.
Делать нечего.
Сажусь.
Рассказываю.
Он – слушает.
Внешне – даже не очень внимательно.
Ага.
Так я уже и расслабился.
Расслабившихся имеют.
И в этом самом кабинете мне эту неприглядную картину приходилось, увы, наблюдать… хм… как бы это помягче сказать… неоднократно…
И, к сожалению, даже участвовать.
В качестве имеемого, разумеется.
До имеющего я еще не дорос пока что.
Но – быстро учусь, и важные для себя вещи быстро усваиваю.
А Игорь у нас не злопамятный.
Просто злой.
И память хорошая.
Закончил.
Сжато, информативно.
Вроде как докапываться господину главному редактору и не до чего.
А все равно как-то беспокойно.
Но он только вздохнул, снял свои очки с толстыми диоптриями и начал их неторопливо протирать аккуратной бархатной тряпочкой.
Удивительно, думаю.
С его-то вечной, даже немного нарочитой расхлябанностью и неряшливостью – и такие, всегда аккуратные, ухоженные тряпочки для этих чертовых линз.
На фоне грубых растянутых свитеров, вечных поношенных джинсов, растоптанных, хоть и дорогих, башмаков, одержимого огня в маленьких злобных свиных глазках.
И откуда только что берется?
…Наконец процедура протирки диоптрий была закончена, очки оказались на носу, а тяжелый, немигающий кабаний взгляд сосредоточился на моей скромной и старающейся стать как можно более неприметной персоне.
– Водку, – спрашивает, – пить будешь?
Я вздыхаю.
Кажется, думаю, пронесло.
– Нет, – жму плечами, – к сожалению. Я за рулем, а на персонального водителя пока что не заработал.
– А вот это ты брось! – хмыкает. – Когда это еще редактор отдела информации моей газеты каких-то там сраных ментов боялся?! А если у тебя принципы – так бросишь машину у редакции, на стоянке, никуда она отсюда не денется…
Я снова жму плечами.
– Ну, – говорю, – если вопрос так стоит – тогда буду. От вас же все равно, блин, не отвертишься…
Он согласно кивает.
– Молодец, – говорит, – понятливый. За это и ценю…
И нажимает кнопку громкой связи.
– Вероника Эммануиловна, – ревет, – водки нам принеси! Любой, лишь бы похолоднее! И закусить чем сообрази! У тебя там вроде яблоки мои любимые всегда в наличии имеются…
Я морщусь.
– Игорь, – говорю, – по телефону, даже по громкой связи, можно и потише разговаривать. А то у меня даже на стадионе так громко орать не получается.
Он неожиданно смущается, и маленькие красноватые глазки за толстыми стеклами очков вдруг становятся совершенно беззащитными.
– Да я все понимаю, – говорит, – Данила. Только вот привыкнуть к этому неприличному начальственному положению все равно никак почему-то не получается. Потому и ору в селектор, как будто мне яйца прищемили.
Я хмыкаю.
Все-таки – я его достал.
Причем – с совершенно безопасной позиции и расстояния.
Даже если захочет что в обратку прислать – ни фига не дотянется.
Маленькая, но победа.
А победой над таким противником гордиться можно всегда, какой бы маленькой и потешной она со стороны и не выглядела.
Вероника появилась почти мгновенно.
Словно под дверью ждала, заранее приготовившись.
С подносом, украшенным замерзшей бутылкой водки, порезанным на дольки кислым зеленым яблоком и маленькой тарелочкой маслин.
Шеф в этом отношении был человеком глубоко прагматичным и, придя однажды к весьма справедливому выводу, что закуска крадет градус, намертво разделил эти два процесса.
В смысле, процессы еды и питья.