Ангел за правым плечом (ОколоФутбол)

– Ну, – смущается, – слышал, конечно. Я же не совсем тупой, возможность когда есть, по сетке всегда лазию. Как только поднимусь немного, на первые же деньги комп себе куплю нормальный и выделенку поставлю, чтобы все по-взрослому. Ну а все-таки, как зовут-то на секторе?

– Да так, – жму плечами, – и зовут, Дэном. Старики иногда Данькой называют, им можно. Нормальное такое явление…

И – иду к машине, на ходу вынимая брелок и снимая ее с сигнализации…

– Так что он, бля, тот самый Дэн что ли?!! – слышу за спиной сдавленный голос Юркиного приятеля и понимаю, что даже забыл спросить, как его зовут. – Тот самый, который правая рука Мажора считается?!! Которому бомжи питерские спину ломали, а он потом все равно в фирму вернулся?!!! Нет, ну ни хуя себе!!!

Я сажусь в машину, захлопываю дверь и только после этого позволяю себе усмехнуться.

Вот такие вот дела у нас с тобою сейчас, стос, думаю.

А такие дела на нас самих, – если мы, разумеется, не полное чмо, – накладывают, брат Дэн, определенные и, увы, вполне понятные обязательства…

Глава 11

Любая редакция сразу начинает утомлять, особенно человека непосвященного: шумом, гамом, неприятной и никому не нужной суетой вперемежку с тупым пафосом «причастности к глобальным событиям».

Никому, в принципе, и на фиг не нужной беготней с выпученными глазами, высунутым языком и «потрясающей информацией». Кучей всяческих прозрачных, полупрозрачных и совсем не прозрачных перегородок, чисто символически разделяющих рабочие места.

Едким настоявшимся табачным запахом, стрекотом бесчисленных раздолбанных «клав» на не менее раздолбанных столах многочисленных «коров», редакторов, колумнистов и прочих обсерверов.

Обилием различных, одинаково маловменяемых, но при этом удивительно разнообразно одетых персонажей. Причем всех – на предельно сложных и мегатревожных щщах, с оловянными глазами и с плоскими картонными папками или не менее плоскими ноутбуками подмышками.

Также любая редакция характеризуется обязательным наличием пары-тройки типичных газетных фриков: занудных и приставучих. Как правило, – волосатых и бородатых, часто почему-то в банданах, и с полубезумными глазами за толстыми стеклами очков с большими диоптриями.

Причем некоторые из них, как один небезызвестный фанат конского отстойника, даже умудряются стать ведущими сотрудниками своих на удивление не самых непопулярных изданий.

При этом – в принципе, по большому счету, все эти персонажи достаточно безобидны. Если, разумеется, самому не давать слабины и держаться, по возможности, на безопасном расстоянии.

И ни в коем случае водки с ними не пить!

Как бы ни предлагали!

Вот тогда – это уже совершенно точно – замучают до полной потери пространственной, нравственной, расовой, сексуальной и временной ориентации.

…Всем этим, по сути, может характеризоваться почти любая редакция.

Любая – но только не наша.

Наша в этом смысле – все-таки нечто совершенно особенное.

Даже по внешнему виду здания и внутреннему обустройству пространства она производит впечатление скорее обычного учреждения, а не редакции популярного в массах, хоть и чуть желтоватого таблоида. Одни длинные, как чужая прошедшая жизнь, коридоры, по которым, говаривают, слонялся с папироской сам расстрелянный боготворимым им режимом Михаил Кольцов, чего стоят. И закоулки в этих самых коридорах, где, по свидетельствам безумных газетных старожилов из числа техперсонала, зажимал очередных молоденьких актрисулек стареющий гламурный бог того времени Константин Михайлович Симонов…

Он еще, в промежутках между актрисульками, кстати, умудрялся у нас в газете и статьи публиковать со стихами, ныне считающимися классикой.

Силен был мужик, ничего не скажешь.

Для меня он вообще во многом – олицетворение того времени.

Война – так война, млеющие старлетки – значит, и их… хм… тоже победим, никуда не денемся.

С самим Гитлером вроде как справились, Сталина пережили.

Так почему же тогда артисточку за попочку-то не ущипнуть?!

Притом, что и она против этого действа ну совершенно не возражает, а только слегонца игриво повизгивает…

Дух, все-таки.

Какая-никакая, а история.

И другой истории у моей страны нет, и не будет, что уж тут, блин, поделаешь.

…Я вылез из машины, вздохнул, закурил и не спеша направился в сторону подъезда нашего здания, который мне всегда почему-то на ненавистный питерский лад хотелось обозвать не иначе как, блин, «парадное». Прошел через гулкий мраморный вестибюль, привычно махнул «корочками» перед ленивым, рябоватым и неистребимо-лимитным лицом милиционера-охранника.

Вызвал лифт, нажал знакомую, насквозь протертую кнопку нашего этажа.

Лифт дернулся, вздрогнул, еще раз дернулся и, скрипя всеми своими сочленениями, медленно повез меня навстречу неизбежному.

Вышел из лифта, прошел по коридору направо, потом повернул налево, потом еще раз налево, потом снова направо.

Особенности советского монументального конструктивизма, ничего не поделаешь…

Зашел в приемную главного, поприветствовал секретаршу, кивнул выразительно в сторону обитой темной кожей начальственной двери.