Ангел западного окна

Ночь выдалась теплая и дождливая. Должно быть, потому и вино так крепко ударило в голову. Платье мое испорчено, не иначе я вывалялся в грязи, когда на четвереньках добирался до дому.

Очутившись наконец в опочивальне, слугу прогнал с глаз долой, потому как не терплю, чтобы меня, как малое дитя, обихаживали, когда борюсь с бесами опьянения, и уж тем паче не желал бы уподобиться хмельному старцу Ною, на постыдную наготу коего пришлось набросить одежды.

Итак, я стал разоблачаться без помощи слуги. И поскольку преуспел, то с изрядной гордостью взглянул в зеркало.

Что же узрел в нем? Из зеркала с кривой ухмылкой смотрела самая жалкая, убогая, несчастная харя, какую только можно вообразить, – персона с высоким лбом, однако с низко зачесанными пегими, некогда темными волосами, поневоле заподозришь, что скрытое под ними чело есть обиталище низменных страстей, рождаемых пришедшим в упадок рассудком. Взор голубых глаз отнюдь не поражает царственной властностью – он сален, мутен от пьянства, притом нагл. Раззявленная слюнявая пасть и неряшливая козлиная борода, полная противоположность губам – тонким, привычным приказывать, губам истинного потомка Родрика[24], да еще жирная шея, обвислые плечи… – словом, позорный, издевательский портрет отпрыска рода Ди, Глэдхиллских баронетов!

Холодная ярость охватила меня, я приосанился и крикнул уроду за зеркальным стеклом:

– Свинья! А кто же ты, коли не отвратный боров, с головы до пят замаранный уличной грязью? И ничуть не стыдишься? Или никогда не слыхал – “и вы будете, как боги“?[25] Сюда смотри, на меня! Где в тебе хотя бы малейшее сходство со мною, потомком Хьюэлла Дата? Нет и в помине! Негодный ты, потасканный и грязный призрак, а не баронет, человек благородного звания. Потрепанное пугало огородное, а не магистр свободных искусств. Довольно, хватит скалиться пренагло в лицо мне! И ты, и зеркало сие пусть тысячей осколков падут ниц предо мной!

И я занес руку для удара… тут некто в зеркале тоже поднял руку, и почудилось, будто молит он о пощаде, хотя, может статься, сие лишь померещилось моей воспаленной хмельной фантазии.

Глубокая жалость к приятелю из зеркала внезапно пронзила мою душу, и я сказал:

– Джон! Хотя навряд ли ты, свинья, заслуживаешь сего почтенного имени… Джон, заклинаю тебя колодезем святого Патрика[26], одумайся! Обрати помыслы свои к добру, возродись в духе, ежели хочешь и впредь оставаться верным моим спутником. Воспрянь же наконец, чертов пропойца!