— Да-а, — наконец раздавалось из кабацкой толпы то, чего он страстно желал и боялся услышать, — красивая у тебя женка…
Проводив собутыльников, токарь рывком открывал дверь в спальню.
— Боже мой, боже мой, — причитал потом в темноте Нинин голос. — Сколько это может продолжаться! За что? За что?..
Яша, закинув руки за спинку кровати, страшный, нелепый в одной рубашке с галстуком и в носках, лежал возле причитающей. “Рубануть, — думал он, — по башке топором! А потом повеситься в туалете…”
* * *
Нина поочередно работала в регистратуре поликлиники, гардеробщицей, сотрудницей бюро пропусков, вахтершей трамвайно-троллейбусного управления, диспетчером ЖЭУ, наконец, нормировщицей на том самом “почтовом ящике”, где токарничал Яша.
Оттуда ее послали на курсы счетоводов в столицу Узбекистана. Ей было тридцать лет. Ирина обещала присматривать за младшим братом. Яша, трезвый, с порезами на кое-как выбритом подбородке, провожал супругу.
Когда поезд тронулся, он шел рядом с вагоном. Нина сидела у столика, и соседка по купе, дама в очках, выглянув в окно, поинтересовалась:
— Ваш муж? Какой интересный мужчина.
Состав набирал ход. Яша почти бежал по перрону, вспугивая голубей. Нине вдруг захотелось немедленно остановить поезд и броситься на шею этому, с отчаянным, бледным лицом человеку…
Оставив в О. октябрьскую промозглую слякоть, Нина переместилась в Ташкент. Роскошное небо ослепило ее. Платаны показались сказочно огромными. Как нежно журчала хрустальная вода в арыках. В парке кустарники были подстрижены в виде силуэтов слонов, жирафов, носорогов, средневековых замков.
Занятия на курсах вели учтивые по-старомодному старички, увенчанные различными учеными степенями. Преподавание было для них необременительной возможностью заработать лишнее. Старички вели занятия непринужденно, легко, и у Нины все само собой укладывалось в голове. Она играючи сдавала зачеты.
А после занятий, вдруг полюбив одиночество, бродила по Ташкенту.
Однажды она забрела в цирк. Зрителей было немного. Проходило республиканское первенство по греко-римской борьбе. Нина слизывала из вафельного стаканчика сливочное мороженое и смотрела на потных парней, ломающих друг друга на арене.
Рядом со зрительницей, искоса на нее поглядев, уселся большой человек в белых брюках, синей рубашке, с красными нарукавниками. Он не стал терять времени даром.
После окончания программы Нина и ее новый знакомый вышли из цирка вдвоем. Они прогуливались по городу, Владимир рассказывал о себе.
Мастер спорта международного класса, он, собственно, кроме спорта ничего в жизни не знал. Бывал в Польше, ГДР, Чехословакии, Румынии, Австрии, Индии, Иране. Везде были одни и те же залы, борцовские ковры, единые правила.
Когда проходили мимо “Дома туриста”, где жила Нина, вдруг выяснилось: и Владимир остановился там. Нинин номер располагался на третьем этаже, его “люкс” на шестом.
Они вошли в “Дом туриста” и поднялись к ней. Владимир сообщил, что его страх перед женщинами — должно быть, плата за то, что он легко с ними сходился. У него, тяжеловеса, рост метр восемьдесят шесть, вес сто килограммов, было много женщин. Он был смел с ними. Но сделался робок. Случай с женой, оказавшейся столь меркантильной… Бывший спортсмен находился в нескольких шагах от того, чтоб сделаться вечно попрекаемым пленником сладких губок!
С этими словами Нину обняли и повалили на диван. Она была удивлена скоростью, с которой замужняя женщина, мать двоих детей, оказалась на лопатках. Едва успев стиснуть бедрами ласковую и проворную, как кот, руку, Нина отчеканила спокойно и холодно:
— Вы, кажется, знаете, как пройти к выходу?
Пораженный, пожалуй, даже не этими спокойствием и холодностью, а фразой, такой по-великосветски насмешливой, Владимир разжал свой двойной нельсон.
Выпроводив тяжеловеса за дверь, Нина заперла ее на два поворота ключа и, остановившись перед зеркалом, в летнем полупрозрачном платье, повторила эту невесть откуда взявшуюся у нее фразу.
* * *
Окончив курсы с отличием, получив диплом, Нина сфотографировалась на фоне пятнистого платана-циклопа.
И был завод, обязанности кассира. После — бухгалтерия, плановый отдел, должность секретаря-референта.
Везде Нина оказывалась душой коллектива. Заводилась для задушевных бесед с пол-оборота. Собеседник испытывал горячую симпатию к чернокудрой хохотунье, так верно угадавшей его лучшие качества и черты…
Правда, более внимательное ухо различало в симфонии обаяния и веселья одну маленькую, но отчетливую истерическую ноту.