Ангелочек

Имея прекрасный музыкальный слух — это ей передалось от отца, известного в селе гармониста, — малышка по окончании восьми классов поступила в культурно-просветительское училище соседнего городка на специальность “дирижер народного хора”. Слабые ветерки, долетавшие до нее из туманного края под названьем Искусство, заставили ее сделать этот шаг. В самой глубине души, очень робко, она воображала себя стоящей на сцене под лучом направленного на нее прожектора (и почему — прожектора?) или на экране: на шее бриллиантовое колье, и малышка мчится в автомобиле, за рулем которого красивый мужчина Ален Делон…

* * *

Соседний городок был замечателен мелкой, но шустрой речкой и старинной крепостью — грудой камней на холме, царящем над местечком.

У подножия древнего укрепления, на квартире у одинокой передвигающейся при помощи костыля строительницы Днепрогэса малышка провела два первых самостоятельных года жизни.

Конечно, полностью самостоятельными их назвать было трудно. То отец, то мать, то бабушка, наезжая проведать, привозили продукты.

После визитов родных малышка вместе с соседкой по комнате, бойкой станичной казачкой, в тот период служившей ей наперсницей, консультантом, приглашали в гости парней и девчат из своей группы.

Во время одной из вечеринок зелененький Вадик С., пропустив пару стаканчиков, неожиданно разговорился. Уединившись в углу со стеснительной сверх всякой меры малышкой, С. (осупружившийся недавно) принялся посвящать ее в некоторые подробности семейной жизни.

— Больше всего я получаю наслаждение, — вещал пьяненький Вадик, — когда ставлю жену рачком…

Уже лежа в постели, малышка попыталась еще раз разгадать заданную С. загадку, краснея в темноте.

* * *

Старшая сестра вышла за офицера. Каждые летние каникулы малышка ездила с ними на экскурсии в Волгоград, Ленинград, Ригу, Москву. В ее нарядах той поры было что-то мюзик-холльное. Она могла надеть желтую блузку с красной юбочкой. Малышка еще не выработала в себе те особенные изящество и вкус, с которыми стала одеваться впоследствии. Разумеется, она ощущала на себе внимание. Деланно-холодное, растерянно-высокомерное и почти всегда ревнивое — со стороны женщин, которых эта простодушная щеголиха затмевала безо всяких усилий. И восхищенное или почти испуганное — мужчин. И те, и другие пытались заводить с малышкой беседу, чаще всего натыкаясь на смущенное молчание либо ответы невпопад.

— Ах, боже мой, она глупа, — говорили дамы друг другу. — С ней совершенно не о чем говорить!

Только глупой она не была. Внутри малышки падал теплый снежок. И, пытаясь вслушаться в гул тех то дельных, то зряшных фраз, с которыми к ней приставали, она казалась рассеянной и натянутой.

* * *

В Москве, на улице Горького, прекрасно смотрелось маленькое декольте ее сарафана — произведения сельской портнихи, несколько старомодного, однако оттого еще более милого, неожиданного и свежего посреди “заджинсованной” толпы.

Недаром сарафанчик кинулся в глаза одному венгру, вышедшему из “Интуриста”. Венгр маялся в Москве второй день, представляя интересы “Икаруса”. Едва полпред почтенной автобусной фирмы показался из стеклянных дверей, к нему ринулась рота ультрамодных шатенок… Но, пройдя мимо всех, Иштван устремился за нашей малышкой.

Бедняге, уже не чаявшему встретить в Первопрестольной отсутствие меркантильных интересов, это вдруг оказалось преподнесено в красном ситчике в белый горошек!

Венгр прогуливал свою юную новую знакомую по столице. Время от времени, пристально глядя ей в глаза, задавал с приятным акцентом вопрос:

— Ты не такая?

— Не такая, — отвечала знакомая, хорошенько даже не понимая, о чем ее спрашивают.

Хождения продолжились дотемна. В заключение вечера вопросов-ответов, остановившись с уже слегка прихрамывающей (из-за стертой пяточки) малышкой на Крымском мосту, иностранец осторожно, как тяжелобольную, обнял ее. Вооруженная лишь теорией, красотка зажмурилась… и храбро встретила венгерский язык своим. Первый экзамен был сдан успешно.

Приятно ошеломленный зарубежный представитель на такси отвозит малышку в ее гостиницу. Там загулявшую ожидает довольно суровый прием — со стороны старшей сестры.

И больше она своего венгра не видела. Однако память о нем сохранила на всю жизнь. В памяти были нежные прикосновения губ Иштвана, букет из трех гвоздик, весьма плотненький ужин в ресторане, ночное сидение на Гоголевском.

Там в кустах вдруг что-то ка-ак затрещало! И, бросив апельсины, которые очищали от кожуры, Иштван с малышкой бежали с бульвара…

* * *

Год спустя, возвращаясь под сень безымянной крепости из Риги (деньги для поездки, конечно, прислала зажиточная офицерская жена), малышка на несколько дней опять остановилась в столице.

Повинуясь более нашептывающим ей внутренним голосам, чем какому-то заранее обдуманному намерению, она вдруг взяла и вошла в двери ВГИКа…

Малышка не успела сделать нескольких шагов по гулкому, украшенному исполинскими колоннами вестибюлю, как была замечена одним из здешних студентов, всегда готовым прелестной незнакомке предложить главную роль в картине, которую он вот-вот начнет снимать…