В устах любимого прозвище Виолетта звучало сладко и ласково. С первой же встречи Луиджи стал называть ее так, выражая свое восхищение необычным цветом ее глаз. Анжелине вспомнились заснеженные ущелья Пиренеев, свое горе из-за того, что она так мало времени смогла провести с Анри, которому тогда было всего три месяца, и то, как экстравагантно одетый мужчина (на нем тогда была куртка из волчьего меха поверх красной бархатной рубашки, расшитой медными цехинами) предложил ее проводить.
– Луиджи, нам пришлось пройти через трудности и испытания, но теперь мы счастливы, и, я считаю, это нормально и даже правильно – помогать тем, кто в этом нуждается или испытывает страх.
– Ты права. Вместо того чтобы томиться скукой, лучше использовать наше новое положение в обществе и богатство на добрые дела.
– Но я совершенно не томлюсь скукой!
– Я говорю о себе, Виолетта! Временами я бываю отвратительным снобом. Идем же! Ты все еще дрожишь. Октавия приготовит для тебя горячий шоколад.
Он обнял жену за плечи и поцеловал. Анжелина приняла ласку и не спешила отстраняться. Поцелуи Луиджи пьянили, как вкуснейшее живительное вино.
Мсье Туту встретил их, всем своим видом выражая радость: он просто обожал Луиджи. Октавию молодые люди догнали в коридоре, почти у самой двустворчатой двери в гостиную.
– Слава Господу, Энджи, ты пришла! – проговорила домоправительница со вздохом. – Мы с мадемуазель уже начали волноваться. И молодая дама тоже. Такая красивая, такая вежливая… Доброе утро, мсье Луиджи! Чем вас с Анжелиной угостить? Чай, кофе, горячий шоколад, печенье?
– Всего понемножку! Я проголодался, – ответил он, смеясь.
Анжелина вошла в гостиную первой. Там ее ожидало очаровательное зрелище: под бдительным и заботливым присмотром Жерсанды Ан-Дао кормила свою малышку. Подложив под спину подушки, она сидела, склонившись над ребенком, и ласково ему улыбалась. Присутствие новых людей в комнате она заметила, лишь когда шаги приблизились к самому дивану. Узнав свою повитуху, она воскликнула:
– Как мне вас благодарить? Я так рада! Вы все так добры ко мне!
Но уже в следующее мгновение ее чело омрачилось.
– А как быть с мсье Юбером и мадам Морисеттой? – с тревогой спросила она. – Они приедут меня забрать?
– Вам не о чем беспокоиться, Ан-Дао. Я полагаю, сейчас они как раз возвращаются в Сали-дю-Сала. Я пригрозила им, что позову жандармов и все расскажу, и они испугались. Так что теперь вы свободны и никто не отнимет у вас дочку.
– Дьем-Ле! – объявила Жерсанда де Беснак не без гордости. – Так зовут девочку!
И тут Ан-Дао, которая намеревалась в очередной раз поблагодарить Анжелину, увидела на пороге комнаты мужчину. Все страхи вернулись к ней, и она поспешила прикрыть одеялом свою обнаженную грудь.
– Кто это? – шепотом спросила она, и лицо ее исказилось от ужаса.
– Мой супруг Луиджи. Его настоящее имя – Жозеф де Беснак. У меня не было времени вам о нем рассказать. А Жерсанда – его мать, то есть моя свекровь.
– Это оскорбительно, Анжелина! – насмешливым тоном заметил бывший странник. – Забыть обо мне, о своем супруге!
Не зная, что и думать, Ан-Дао то и дело поглядывала на мужчину, внешность которого не внушала ей доверия. С растрепанными черными волосами, смуглый, в мочке правого уха – золотая серьга в виде кольца… Разумеется, молодая женщина вообразила худшее. Сжавшись в комок, словно напуганный ребенок, она прошептала:
– Ради бога, не продавайте меня ему! Умоляю, не продавайте!
Этот крик души потряс Луиджи и Жерсанду. Его услышала даже Октавия в кухне. Глядя на аннамитку с сочувствием, Анжелина сказала:
– Ан-Дао, как вы могли такое подумать? Я обещала вам защиту и дружбу, и вы не раздумывая последовали за мной сюда, в дом лучшего человека на свете, который, как я вижу, принял вас с распростертыми объятиями. Луиджи – и правда мой муж. Зачем бы я стала вас обманывать?
Молодая мать ответила, не смея поднять глаза от смущения:
– Мне часто лгали, мадам. Когда мы плыли на корабле, мсье Юбер повторял, что мы поженимся, как только приедем в его страну. Я тогда ждала ребенка, и я думала, что это будет честный поступок с его стороны, пускай он и… Словом, он не всегда обращался со мной хорошо. А потом, когда я уже стала пленницей в том большом доме, мне снова лгали.
Никогда Ан-Дао не рассказывала в присутствии мужчины о том, что ей пришлось вытерпеть. Ей было стыдно заговорить об этом даже с ласковой пожилой дамой и с Анжелиной. Однако и без ее слов все понимали, что ей пришлось побывать в аду. Луиджи подошел ближе, но не настолько, чтобы встревожить гостью, и высказал то, что было у него на душе: