Ангелочек

Анжелина подняла голову и внимательно посмотрела на манекен с раздвинутыми ногами и разрезанным посредине выступающим животом.

«Наверняка манекен ребенка лежит и в полости живота. Это позволяет понять, как происходят роды», — думая она, разглядывая бирки.

Мадам Бертен спустилась с помоста и обошла аппарат Анжелики дю Кудре.

— Теперь мы рассмотрим сам аппарат, — продолжала она. — Он состоит из манекена, изображающего нижнюю часть женского тела в натуральную величину, куклы, размером с новорожденного младенца, а также из дополнительных приспособлений, показывающих анатомию женского организма, семимесячного плода и близнецов. Все сделано из ткани и тонкой розовой кожи. Внутренняя сторона обита ватой. Брюшная полость манекена открывается, поэтому мы можем видеть положение плода в утробе матери. Все изображено с удивительной точностью. Вы, конечно, заметили полости, из которых свисают веревки и ремни, позволяющие воспроизводить сокращения влагалища и расширение промежности во время выхода ребенка. Аппарат снабжен двадцатью одной биркой, на которых написаны названия репродуктивных органов и их положение относительно кишечника и мочевого пузыря. Дезире Леблан, встаньте и громко прочтите надписи на двух бирках по своему выбору.

Девушка, обрадовавшись, что ее вызвали первой, стремительно подошла к манекену. Наклонившись, она принялась рассматривать внутренности.

— Яичники, матка, — громко сказала она.

— Спасибо. Садитесь. Теперь вы, Анжелина Лубе. Покажите, как вы будете пальпировать шейку матки.

— Да, мадам Бертен.

Анжелина с радостью выполнила это задания. Закончив, она молча посмотрела на другой ярлык.

«Фаллопиевы трубы, — говорила себе Анжелина. — Они соединяют яичники с маткой. Какая это великая тайна — зачатие живого существа! Мужчина и женщина испытывают удовольствие, лаская друг друга. Они занимаются любовью, а в это время формируется и развивается ребенок, вплоть до того дня, когда он, подобно спелому плоду, делает все от него зависящее, чтобы покинуть свое убежище и дальше жить, есть, пить, ходить и говорить».

Анжелина думала о сыне, который начал свое существование в ее животе и провел там девять месяцев.

— Анжелина Лубе, вы не прокомментировали свои действия! — недовольно сказала главная повитуха.

— А что я должна была сказать, мадам Бертен? — прошептала Анжелина.

— Вы должны были произнести то, что будете говорить будущей матери при подобном осмотре. Он очень смущает ее. Вы должны объяснить, что собираетесь делать, успокоить ее, как советовала мадам дю Кудре. Я цитирую: «В преддверии родов необходимо как можно более ласково утешать женщину. К этому обязывает ее болезненное состояние. Но делать это надо весело, чтобы у нее не возникло страха перед родами. В ее присутствии нельзя перешептываться, иначе она начнет волноваться и опасаться досадных последствий»[31].

— Мне очень жаль, но я не подумала об этом, мадам Бертен, — ответила побледневшая Анжелина.

— Садитесь, — резко ответила главная повитуха. — Во время учебы и потом, когда вы окажетесь наедине со своей пациенткой, вы должны проявлять инициативу. От вас, Анжелина Лубе, я жду хотя бы немного смелости. Ни одна из вас не дотронется до роженицы, не попрактиковавшись на этом аппарате. Дирекция больницы взяла его в аренду на два месяца. Так что работы вам хватит. И последнее: я категорически запрещаю подходить к этому дорогостоящему механизму в мое отсутствие.

Медсестра, сидевшая неподвижно во время занятия, с беспокойством посмотрела на стенные часы. Потом она встала и что-то тихо сказала мадам Бертен.

— Выходите! — распорядилась главная повитуха. — Быстрее! Быстрее! Дезире Леблан и Одетта Ришо, вы пойдете со мной и будете присутствовать при родах. Ребенок одной из моих пациенток должен появиться на свет до полудня.

Ученицы, обменявшись восторженными взглядами, поспешили за мадам Бертен. Анжелина, прижав руки к груди, с трудом сдерживала слезы.

— Не хнычь, — прошептала Магали ей на ухо. — Мамаша Бертен просто корова. Я тоже не смогла бы выговорить ни слова, засунув руку в эту штуковину. Говори, как там внутри? Мягко? Холодно?

Все девушки засмеялись, кроме Арманды, самой старшей из всех. Анжелина, чувствуя себя униженной, не стала отвечать и побежала прочь. Спустившись вниз по лестнице, она вышла на улицу. Было очень холодно. Ночью подморозило, и трава в больничном парке была покрыта инеем.

«Я глупо выглядела бы, разговаривая с манекеном, — думала Анжелина, быстрым шагом идя по аллее. — Мадам Бертен посмеялась надо мной. Она меня не любит, я это чувствую. Мы же не в театре, чтобы делать вид, будто имеем дело с настоящей пациенткой! С момента своего приезда я ни разу не подошла к рожающей женщине. А ведь надо смотреть, наблюдать и слушать, чтобы чему-нибудь научиться».

Инцидент не давал Анжелине покоя, усугублял тоску по дому и ребенку. Она прислонилась к сероватому стволу платана. Наконец-то можно выплакаться вволю!

— Эй, мадемуазель Лубе, — раздался мужской голос. — Что происходит?