Ангелофилия

Секс, кровь и доллары – набор капиталиста, укоренившийся в сознании. А ведь они тоже люди!?  Они люди? Да Бог с вами, какие же они люди. Внутри них тоже есть сердце, кровь и душа, печень в конце концов. Ничего подобного, в них что то другое, переродившееся, а души точно нет. И их не предупредили о ее отсутствии, и они думают что есть. А когда совершали выгоднейшую куплю продажу, то никто не прупреждал что будет так хорошо, когда всем вокруг плохо. Главное не метаться и не просить вернуть обратно! Потому что вот тогда станет совсем плохо.

 Забыли зонтик,  и их так же как нас мочит ливень. Ну и что? Собак с крысами тоже  мочит. Это ничего не значит. Без оскорблений! Наверно я чего то не понимаю!? Я совсем ничего не понимаю. Запутался окончательно.

На следующий день тот же знакомый в шелковом кашнэ, прикрывающем шрам после удаленной железы, поясняет: «Теперь на гормонах». – «Они вредны?» – спрашиваю, заранее предполагая ответ. – «Ну что делать?» – пожимает плечами. Поддерживаю беседу, платя благодарностью за то, что он хвалит Ангела: «Отличный у тебя парень и имя  – Ангел!». Согласно киваю и тихо: «Спасибо». В душе надеясь на то, что когда Ангел вырастит,  не будет много пить, хотя бы, потому что  нельзя.  Причем здесь водка? А при том, что лечишь, лечишь, а он вырастит, возьмет  и, забухает всем назло, а Ленке будет больно.

 Игорь рассказывает, все более разжигая бесстрашие: «Знаешь, как все?» – «Нет». – «А вот лежишь на животе, делают укольчик, потом еще в спину около крестца втыкают китайскую иголочку и говорят: «Ну, расскажи, дорогуша,  историю». Ты еще думаешь, что рассказать. Они что-то шутят. И это последнее, что ты слышишь перед операцией, и дальше турбуленция и провал.

Просыпаешься только в реанимации. Пить,  не дают. Жажда страшная, как после пятидесятикилометрового марша по пескам в жару. Гамлет пытался представить. Ребра болят. Они, знаешь, – и он, показал согнув указательный палец острым  крючком за ребро  подвешивают.

«Потом ребра болят». Игорь  жизнерадостный, а у жены глаза  грустные, словно это она, а не он, тяжело больна. Заметно, что смущена его словоохотливостью, сидит напряженно, чуть утопленная в диван. А что ему еще остается? Только говорить, разговаривать и чтоб  запомнили вот таким  веселым и разговорчивым. Я и запоминаю. Вот ведь даже жена не понимает, а кажется такой близкий человек, ан нет. Смотрит куда –то, как чумная. Что то  видит? Похороны? Устала?

Позвал Игоря курить. Он в замешательстве отпирается. Понимаю, что спалил. Оправдываюсь: «Ах да, кажется, не с вами курил. Точно! Я же с врачом курил! » – и для достоверности несильно бью себя кулаком по лбу.

Игорь поддакнул, оглядываясь на жену: «Да-а-а, я уж давно бросил! Сейчас бы зеленого чая!» По глазам жены вижу –  не поверит сценке. Ухожу, оставляя их в фойе на бежевом диване. Лена сказала, что у Игоря дела плохи и что он только догадывается, а его жена точно знает, поэтому и вид такой. Да уж какие там дела, раз даже Ленка знает!

Ленка старается вести себя, как своя. Но видно медсестры не принимают. А мимо нас проходят люди, уже побывавшие в двадцатичасовом перелете. Некоторые приветливо здороваются, некоторые нет. Здесь находятся и доноры, и те, кому пересадили, кто-то из них спасатель, а кто-то спасенный.

Медсестры, как пчелки. Врачи задумчивы и быстры. Занавес то открывается то закрывается. Их лица не успевают перестроиться после общения с больными и носят следы  боли.

На языке крутятся бесполезные вопросы: как все то, что они делают, работает и где в этом их, а где Божье? Выращивают органы! Все божье! А дьявольское!? Обман наверно. Нет ничего невозможного! Светила с французской фамилией,   напоминающий академика Амосова, здесь главный и это все что  хочется знать. Вспоминаю, как он пристально смотрел. И в общем, исходя из ощущений, его взгляд показался не очень. Он как будто говорил: «И что, Ленка, в нем нашла?» В его взгляде настороженность. Ну и что, что полноват? Похудею! Сказал же! Пацан сказал, пацан сделал! – вспомнил он  выражение брата.

Светила обещал бесплатную операцию и бесплатные анализы. Но вот за анализы уже денег просят. В халяву не верю, но ему почему-то поверил. Светила! Карма! Честь! А Ленка, судя по  устало зомбированному виду, уже крепко села. Готова, на все. А я? Ради нее тоже на все, даже квартиру продать, если понадобятся деньги, но, надеюсь, до этого не дойдет. На съемной, жить не сахар. Да и не на что.

Мне по прежнему не страшно. После рождения Ангела, я все слабее привязан к жизни. Срашное чувство, никому ненужности. Меня держит здесь только природа, распахнутые окна,  проветренные помещения. А более  всего запах деревни, земли и любовь к Лене. В городе  воспринимаешь эту пастораль как роскошь, молодую зеленую траву и березовую рощу, Катькин тракт, Горе-море, деревню Бральгино, рыбаков, кур, сплетни, крепкий сон, азартную бухню под уху и купание.