Ангелофилия

За парком следили.Местные называли,сквериком за небольшие,правильные формы,но и это мало кого волновало.Сквер хоть и мал, но делился еще на несколько более мелких зон. Около будки мороженного детская,с продолжением у входа на пляж. Рядом с каштановой аллеей,у пивнушки «шайба» поддатые мужики с полными и не очень кружками, с дымящимися, скрюченными папиросами, а около  летнего кинотеатра шпана и их мопеды, восходы, иж-планеты тарахтящие по вечерам, а еще  внизу на Оке, мойка для полоскания  белья, а на бетонке ,лодочные ящики и сами «Казанки, прогрессы, и деревяшки».Выходы, тот что дальний, жуткий, где можно встретить ужасающих тюремщиков, и дальше к мельнице, на мрачные пустыри, а с той стороны входа, газвода и остановка транспорта. В парке  велись озеленительные работы; зимой трактором чистили аллеи; весной сажали цветы, облагораживали клумбы. Трудились  женщины,в халатах и платках.

Одна из аллей, каштановая. Южная редкость, а потому как падают то сразу на сувениры. Людей привлекала их схожесть с остроконечными молекулами!? Как хотите, но привлекала. От этого, или еще из какого любопытства некоторые загоняли детвору на верхние ветки. И те,  пробираясь  завладевали  последними из оставшихся плодов. И пока никто не падал.

Лет десять назад охранник следил. Но развалился Союз,  и многих красота угнетала. Почти как в октябрьские! Чем то схоже. И мало по малу статуям сломали рога, а за ними головы; горнисту руку, затем вторую и так  до уничтожения.

 Стало ясно что мазолят и мешают, некоторым. И им не то что красота нужна,а даже вредна они от нее мягчеют, когда б по ихому звереть. Их действия и желания просты. Вроде сам не хочу и другим не дам.Хочу крушить,и буду и никто  не скажет! Не те времена!

 Статуи их бесят,намеком, что некрасивы, черны в сравнении с этакой белой алебастрой. Вот смотрит с кухни,а рядом кислыми щами,  вперемежку с прошлогодними носками смердит. Само пространство за. И так плохо, так муторно, что они там  в парке белые стоят, напоминая о потерянной и уже недостижимой чистоте и красоте. И все позади и теперь с них, никакого толка! Одна морока.Вот после аванса, все к едреной фене, а пока пусть. Особо  в кайф бить о твердые спины оленей бутылки.Пустые Агдам, Ркацетели, вермут, портвейн три семерки,да тот же денатурат, иль, пшеничка и так дальше. А как!? Спросите!По другому никак! Не получится! Карма! Народный гнев!Швах! Ржачка! Наши люди,пролетарии!

Выпили! И веселись! Дико но весело! И все лучше чем в живых табуретом, утюгом, или той же ноль семь угодить. Им то каменным! И уж ясно что  нужно любых брызг, пусть из стекла. А что делать если не хватка, радости,  моря, тепла, света, да что там ума. А злой рок, укором,подвис похмельным смогом. Зима!Скоро тепло, всего семь месяцев осталось, шутят бродяги.Выехать в Египет, да даже в Анапу не представляется. Да че там, если с похмелья даже до пляжа не добраться.А не было б статуй,били б друг друга, а так хоть, без стонов, и ментуры. А вот их уж и нет, ничинай  по новой,разборки кровавые.

Статуи, доломали быстро, в месяцы управились. Заодно ободрали, кору каштанов. Оставшись без кожи, и не перенеся морозов,часть погибла. Дальше что-то рубили, что-то ломали, топтали и ничего, не сажали, не облагораживали. Город открыли и переименовали. В город хлынуло много народа. Праздник кончился. Да здравствует праздник!

Заканчивалась перестройка.В парке появились  пеньки. Тем временем строители  готовили площадку под метромост, который когда-то видел на огромном белом листе в филиале метроинститута,что находился на первом этаже школы. От парка мало что осталось – через пять лет после детства. Рядом со строящимся мостом ловкий делец,построил казино. Тем временем игра вышла из подполья и завладела умами советских людей.

Помнишь, брат, полупустые улицы, оживленные утром и вечером, когда люди торопились. Конвейерная лента не останавливалась.На улице жило много разного люда. Днем улицы пустые. Все хочешь, не хочешь, вкалывали!

А кто нет – таился. Все как то находили общий язык. Бабки сплетничали у подъездов. Учителя, продавцы, рабочие, гаишник, работник райкома, почтальон, инженер, алкоголики, тихони трезвенники, деды, их внуки, и есть тот интернационал. Гетто на ул. Марата. «Я счастлив был когда-то» – пел Розенбаум. У него, Питерская.

Первое мая ждало, как лысина расческу!Северо-западный трепал флаги. Как обычно солнце светило,но не грело! Демонстранты грелись «Пшеничкой», «Андроповкой», а кто и – «Агдамом», густым до блювоты, портвишком. Улицы таились шума. Глядя на заграждения, в памяти ожили некоторые моменты. В шесть утра гимн,врывался в комнаты как разбойник.

 Дети и старики,вздрагивали спросони.Родители ушли полпятого, чтобы добраться до демонстрации. По радио гремит,Союз нерушимый республик свободных. Кто ж оставил? Бабка заскрипела на кровати, чтоб выключить,но опережаю ее и бегу.