Ангелофилия

Ее влекли скорость и высота, а  через какое то время ее арестовали за несанкционированный прыжок с парашютом с Останкинской башни. Далее изредка ловили, стыдили, штрафовали, пугали, фотографировали, метили, вешали на доску позора, отпускали и вновь ловили, и все повторялось, потому что с некоторых пор она почувствовала, что становится колдуньей.

Вообще ее превращение  произошло не сразу, а сопровождалось чередой неожиданных открытий, таких, например известных, как обострение слуха и обоняния почти неуловимых значений. И тогда в секретной лаборатории, пропахшей электролитом, ей по поручению президента вставили дубликат ядерной кнопки, с помощью которой она приноровилась извлекать любые «до» и «па» даже в отсутствие на кнопке борцовских пальцев командующего. Это самовольство было бы чревато, если б она злоупотребляла ей до совместных учений, но она пользовалась кнопкой, как правило, после, и поэтому ядерные пуски оказывались холостыми и не приводили к катастрофическим последствиям.

Мимо проносились облака и лица, чем то по изменчивости похожие между собой. Ее молчание сродни молчанию недр, а сам разговор напоминал извержение вулкана Кракатау, а неловкое движение порой вызывало за собой ураганы, штормы и даже землетрясения, где нибудь на границе разлома  коры. Она слышала, как, прорезая  десну, у  сынишки режется  зуб, а у мужа, тихо пощелкивая, растут волосы, которые он чешет так громко, что она морщится и ей кажется будто дворник в шесть утра соскребает наледь с асфальта. Кроме того она перестала испускать хотя бы какой-то запах, даже запах пота подмышек в самую сильную летнюю жару. И ее  запах  кожи напоминал цветущую акацию, так-же бесследно испарялся, не оставляя никаких следов на тщательно выбритых поверхностях  атласного тела.

Однажды, не услышав биения своего сердца, ей даже показалось, что   умерла, но еще не знает об этом, и сделав надрез, и увидев  алую струйку, скатившуюся на белую кожу,  успокоилась. Многие вещи, и в том числе денежные банкноты, от чего то больше не беспокоили ее. Жизнь стала   комфортной и глянцевой до того момента, пока  не обнаружила, что, родив в общей сложности 13 детей, выходила только одного.

Погоревав ровно три минуты в сильную пургу, на краю деревни, она поняла, что и этот один, уже для нее огромная радость. Обидно было то что материнские инстинкты передались ей по наследству  в полном объеме, и она хотела рожать, вскармливать и растить, но, как мы выяснили, это получалось с большим трудом и из тринадцати выжил только один.

Ее муж, точно незнавший статистики, но знавший, что у него есть сын, который, является Ангелом. «Надо же аттавизм!» – удивлялся он.

Темной ночкой, когда сынишка спал, он аккуратно подрезал невидимые крылья, боясь, что те вырастут, и придется пилить не ножовкой, а бензопилой и это уж всяко достигнет его тонкого слуха, и секрет раскроется, а что станет дальше представлял с трудом.

Как могли, подпиливали, стригли, чтобы не отросли и не вылезли из-за плеч, потому что тогда он узнает, что не гадкий утенок, а, одетый в желтое, величиной с Тадж-Махал, настоящий Ангел. Чтобы  не узнал, они убрали из квартиры все зеркала.

Жалели его, не ведая, что сынишка уже давно приспособился рассматривать себя в ровной глади материнских глаз, а когда ее небыло – в полных тополями и одуванчиками перламутровых окнах, сводя на нет все  старания.

Отец, вроде как, заметил и озаботился тем, что после стольких лет замужества жена оказалась никем иным, как старой девой, дремлющей в полуденную жару на солнцепеке. Он уже хотел сказать ей о своем открытии и посмотреть на реакцию, но в этот вечер она испекла прекрасную «Пеперони» с мягчайшим тестом, белыми, не тронутыми червем, грибами, оливками, фаршированными креветками, помидорами, огурцами, и он ел  все это под  влиянием ее колдовства, а там и забылось.

А как забывался,  ему становилось легко и хорошо оттого, что на носу лето и не надо кутаться и питаться калорийной пищей, чтобы греться. Прочь мясо и зашлакованность, подайте антиоксиданты ввиде зелени, арбузов, огурцов, помидоров, клубник и смородин. А Лену он знает уже более  четырехсот лет, хотя и не признается, что он  есть тот самый средневековый инквизитор, приговоривший ее к сожжению за колдовство, и  догадывается, каким способом она избежала смерти на аутодафе –  загипнотизировав толпу и обнажившись,  выскользнула из пут и улетела.

Как побочное действие ее любовных чар он забывал о фигуре и без меры налегал на тесто, твердя: «Это плоть мойя-я-я». Почувствовав и испробовав колдовские чары, она бессильно опускала руки перед процессом  деторождения, признавая, что такие вещи подчинены еще более высшей силе, обитающей в других слоях и измерениях. Она оказалась беспомощна над процессом выздоровления своего единственного отпрыска по имени Ангел.