Ангелотворец

Йозеф Мейер нервно провел пальцем по камню в руке. Эта встреча была крайне важна для него. Нельзя позволить Себастиану все испортить.

— Вот оно!

Себастиан Монссон ткнул пальцем в один из рисунков, разложенных на столе в конференц-зале.

— Наше видение! A project for peace in our time.[2]

Йозеф мысленно вздохнул. У него были сомнения в том, что эти клише на английском произведут впечатление на людей из коммуны.

— Мой партнер хочет сказать, что это фантастическая возможность для коммуны Танума внести свой вклад в борьбу за мир. Эта инициатива пойдет на пользу вашему имиджу.

— Мир на земле — это, конечно, хорошо. И с экономической точки зрения, проект неплохой. Он создаст рабочие места и усилит приток туристов, а это, как я знаю, сегодня немаловажно, — сказал Себастиан, потирая руки. — И денег коммуна сможет подзаработать.

— Но, конечно, самое главное, что этот проект направлен на установление мира, — продолжил Мейер, сдерживая желание пнуть своего бывшего одноклассника в ногу. Он знал, что так и будет, когда принимал решение работать вместе с ним на его деньги, но другого выбора у него просто не было.

Эрлинг В. Ларссон и Уно Брурсон кивнули. После скандала с реконструкцией курорта во Фьельбаке Эрлингу пришлось на время затаиться, но долго он без дела сидеть не мог. Недавно он снова вернулся в политику. Новый проект помог бы ему встать на ноги и заставил бы людей считаться с ним. Во всяком случае, Йозеф надеялся, что именно эти мысли и придут заказчику в голову.

— Звучит любопытно, — сказал Ларссон. — Можете рассказать подробнее о концепции?

Себастиан набрал в грудь воздуха, чтобы начать рассказ, но Мейер опередил его.

— Это кусочек истории, — начал он, доставая камень. — Альберт Шпеер[3] закупил гранит в Богуслене для нужд немецкого правительства. У них с Гитлером были грандиозные планы превратить Берлин в столицу мира, и гранит должен был использоваться в качестве отделочного и строительного материала.

Йозеф начал мерить комнату шагами, продолжая говорить. В голове у него раздавался топот немецких сапог. Звук, о котором его родители столько раз рассказывали ему со страхом в голосе.

— Но потом в войне наступил перелом, — продолжал он, — и Германия, захватившая весь мир, так и осталась мечтой Гитлера, о которой он грезил до последних дней. Несбывшаяся мечта, фантазия на тему грандиозных монументов и зданий, построенных на костях миллионов евреев.

— Какой ужас, — поежился Эрлинг.

Мейер разочарованно посмотрел на него. Они ничего не понимали, ничего. Но он не даст им забыть.

— Большие партии гранита так и не были отправлены…

— И тут появляемся мы, — перебил его Монссон. — Нам кажется, что эта партия гранита может стать символом мира. Причем символом, который будет приносить деньги. Если все, конечно, правильно обставить.

— Мы могли бы на деньги от продажи гранита построить музей еврейской истории и истории еврейства в Швеции. Там мы, например, могли бы представить истинную картину шведского «нейтралитета» во время войны, — добавил Йозеф.

Он опустился на стул. Себастиан обнял его за плечи. Мейеру пришлось напрячься, чтобы не сбросить руку. Он изобразил улыбку. Эта ситуация напоминала ему о временах на Валё. Тогда у него было ровно столько же общего с Монссоном и с другими так называемыми друзьями, сколько и сегодня. Как бы он ни старался, ему не суждено было принадлежать тому прекрасному миру, из которого вышли Йон, Леон и Перси. Впрочем, ему это и не было нужно. Тогда не было нужно. А сейчас он нуждался в Себастиане. Это был его единственный шанс воплотить свою мечту в жизнь. Столько лет Йозеф мечтал увековечить в памяти людей все те ужасы, которые пришлось пережить еврейскому народу! Ради осуществления этой мечты он готов был заключить сделку с самим дьяволом, если бы это потребовалось. А потом, со временем, Мейер надеялся отделаться от напарника.

— Как говорит мой партнер, — сказал Себастиан, — это будет прекрасный музей. Туристы со всего мира захотят его посетить. И ваша коммуна прославится добрыми делами.

— Звучит неплохо, — признал Эрлинг. — А ты что думаешь? — спросил он у Уно Брурсона, второго человека в коммуне, который, несмотря на жаркую погоду, был одет в свою обычную фланелевую рубашку в полоску.

— Может, и стоит взглянуть на него поближе, — пробормотал Уно. — Но не знаю, есть ли у коммуны на это деньги. Сейчас тяжелые времена.

Монссон расплылся в улыбке:

— Я уверен, мы сможем договориться. Главное, что есть интерес с вашей стороны. Я готов вложить в проект большую сумму.

«Только не говори им, на каких условиях!» — взмолился про себя Йозеф и стиснул зубы. У него не было никакой возможности повлиять на ситуацию. Все, что он мог, — это брать, что дают, и продолжать упорно идти к своей цели. Он подался вперед, чтобы пожать Эрлингу руку. Назад пути не было.