Ангелов не выбирают

Как ни странно, именно в Германии Маша неожиданно для себя обрела духовника. Не в России, где храм стоял во дворе ее дома, не среди русских священников, а здесь, на немецкой земле, она, внучка священника, встретила своего первого наставника.

– Батюшка, все же, почему православие и русский язык? – спросила она отца Фому при очередной встрече. Теперь все чаще между дежурствами она заходила к нему в храм. И постепенно привыкла и к его немецкой аккуратности, и мюнхенскому акценту.

Служба в храме закончилась, и на душе было так тихо, как в детстве. Маша рассказала священнику о себе, об отце, о своем странном пациенте. Потом стала спрашивать сама.

– Почему? Не знаю. Я считаю, что Господь нас фсех федет.

– Вы чувствуете на себе «руку Бога»?

– Фее мы чувствуем. А фы разве нет?

Маша задумалась.

– Наверное. Хотела на исторический, и вдруг – медицинский. Сама ведь не выбирала – так сложилось. И сейчас… жила в России, и вдруг – Германия… Тоже не выбирала – за один день все решилось. Я в ЦКБ в Москве работала. А там герр Хофман был на практике…

– Фот и у меня… Священник, хотя учился на архитектора. И живу в России, хотя родился тут, в Германии.

– Ay вас кто-нибудь: деды, дяди, ну, кто-нибудь – воевал во Вторую мМировую?

Маша спросила и сразу пожалела о своем вопросе: «Дура! Вот дура, вечно я со своим историческим анализом…»

Отец Фома почувствовал смущение девушки и взял ее ладошку в свои большие руки.

– Мой дед… Он прошел по Красной площади.

– Как?

– Пленным.

– Ух ты! А вы теперь в России служите! Вот и… – Маша снова запнулась.

– Да. Расплата, хотите фы сказать? Так часто гофорят – я слышу. Дед грешил, а я отмаливаю.

– Да нет… – совсем смутилась Маша.

– Я молюсь за сфоего деда. Он был солдат.

– Вас понимают родные?

– Нет, конечно. Просто я стал задавать фопросы, на которые нет отфетов у себя здесь. И поехал в Россию. Закончил семинарию… Женился…

– А! Вот как глубоко…

– Да. Я учился в Троице-Сергиефой Лафре. Ф Семинарии. Там фстретил дефушку. Она приехала из Польши учиться на регента и – фее…

– Постойте, отец Фома, вы хотите сказать, что вы женились не на русской женщине, а на польской?

– Да.

– В России?

– Да.

– Вы немец, православный немец, нашли себе в России православную полячку?

– Да, – широко улыбнулся священник. – По милости Божьей.

– Вот это да-а-а-а! Не удивительно, что вас не понимают родные.

– Они долго прифыкали. Фее у меня для них «не типично, не по-немецки». У меня здесь, в Германии, остался друг – фрескописец – серб, Драган. Фот он-то и говорил много с моей мамой, папой, сестрами. Фее им объяснял. И еще его русский друг, зовут Адмирал. Он настоящий дипломат!

– А иконы Драгана можно увидеть?

– Фрески. Они пишут фрески. И здесь немного есть… и… тут не далеко… э…

– Где? – Маша поднялась со скамьи.

– В Черногории и Сербии – тут пара часоф на хорошей скорости, – засмеялся отец Фома. – Фот там очень, ОЧЕНЬ много его фресок.

– Шутник вы, батюшка. А ваши родные стали тоже православными?

– Пока нет. Но постепенно они стали понимать, почему я фыбрал такую жизнь.

– Так вы служите не в этом храме?

– Я сейчас в отпуске и немного служу здесь. А через пару дней фернусь в Москфу и буду служить у себя. На Новослободской. Фернетесь – найдете меня там.

– А когда я вернусь? – Маша пожала плечами.

– Думаю, что мы с фами увидимся завтра, – улыбнулся отец Фома. – Фы далеко живете?

– Нет, тут рядом. Возле больницы снимаю квартиру… Только, батюшка, я через час заступаю на дежурство. Теперь только через сутки буду свободна.

– Ну тогда и приходите, – повернулся к девушке священник. В его глазах горели теплые искорки. Лишь позже Маша поняла, что это – свет искренней веры.

Межглавие

Петр Алексеевич лежал в высоких подушках. Силы покинули его.

Спать не мог, мучил вопрос: на кого он оставит Россию?

И даже измена жены и предательство любимца Меншикова не обжигали так остро.

Почему у него нет наследника? Почему близкие по духу люди оказались так далеко?

Петр поднял глаза и посмотрел на Романцева.

– Я сделал Россию великой. Великой морской империей! Я вместе с мужиками корабли рубил!

– А кто рубил бороды боярам и головы стрельцам? – Романцев вперил в него испытующий взгляд.

– Ну и что? Зато я построил новое государство!

– Да. Ты построил новое государство, но не сумел построить новый народ.