Ангелова кукла. Рассказы рисовального человека

Ближайшими подругами Васи Петроградского были Лидка Петроградская и Шурка Вечная Каурка. Они по очереди опекали его, буксируя тачку пьяного моряка в его «каюту» — летнюю халупу под лестницей в парадняке старого дома на Ждановской набережной[11], недалеко от начала Большого проспекта. Обстирывали, подкармливали и возили на Геслеровский проспект в знаменитую баню, по лестницам которой стояли шикарно-огромные «тропические» пальмы, безумно нравившиеся моряку, а зимой забирали в своё тепло, на первый этаж побитого войною дома в Татарском переулке.

«Тоской» Васи была Лидка. Ей позволялось сопровождать моряка по кабацким рейдам, помогать ему в певческих подвигах, оберегая от перебора любимого пива с добавками «Тройного» одеколона, и сдерживать бешеный темперамент, проявляемый им в защите правды и справедливости на земле, на воде и на небе. А в кабацких заварухах при его «обидном» языке это было небезопасно, к тому же пользовался он им, невзирая ни на какие звания пьющих, отпузыривая всех подряд. Особенно сильно наезжал он на Фарфоровое Ухо, обвиняя того в сучьем промысле.

Подъехав на тачке к ларю, где алкашный стукач обрабатывал залёток и новообращённых к алкоголю людишек, бил своими деревянными толкашками по диабазу мостовой и, обращаясь к нему, говорил: «Разные у нас с тобой стуки, начальничек, — ты стучишь своим пузырём на шее Большому дому, а я деревяшками по мостовой. За мои-то стуки и ста граммов не дадут, a с твоих Сибирь видна да лихо».

«Не приставай, Вася, давай лучше споём. „Любим город может спать спокойно…“» — запевала Лидка, стараясь отвлечь от беды свою «жалость». «Молчи, Лидка, а то покрою тебя разными российскими словами. Чего мне бояться-то? У меня ничего нет, терять мне нечего. В кармане моём вошь сидит на аркане и шиш шиша шишом гоняет, да все вместе шевелят пустоту. А ежели начальники захотят пересадить меня с тачки на нары, то неудобство доставлю — специальную парашу для меня придется делать. Так-то вот, ваше Беломорканалородие».

Противной старой профуре с Плуталовой улицы, которая приставала к Лидке с вопросом: «Как это вы, горемычные, в любилки-то друг с другом играете, а?» — он говорил: «Не только как, но и через так, старая скважина! Интереса еще не потеряла, сменив кутак на горло бутылки?»

«А вы, босяки деревяннодолбаные, чего открыли свои хохоталки? Пили бы пиво, вытирали бы рыло», — егозил он смеющихся бухариков и, отъехав от «рундука», басом церковного служки запевал вирши:

Слуга — служи,
Стукач — стучи,
Шатун — шатайся,
Алкаш — алкай,
Бухарь — бухай
И заправляйся.

Ежегодно в последнее воскресенье июля, в праздничный день Военно-морского флота, отряд расфуфыренных во фланелевки, бушлаты, чёрные юбки и бескозырки невских дешёвок и присоединившихся к ним профурсеток со Съезжинской улицы, а также парко-ленинских промокашек во главе с Аринкой Порченой собирался возле памятника «Стерегущему», что поставлен во времена «царя Николаши, жены его Саши и матери Маши» морякам, погибшим в войне с самураями в 1904 году, недалеко от Кировского моста, в парке Ленина.

И ровно в два часа пополудни, после минутного молчания в память о погибших во всех войнах моряках, запевал цеховой хор. Стая невских девок маточными голосами гремела «Варяга», да так, что дрожь шла по праздничному люду. А он, наполовину окороченный последней войной корабельный запевала, единственный мужской бас среди женских голосов, одновременно пел, баянил и дирижировал, взмахивая бескозырной головой в центре бабского «букета».

Под одобрение толпы пелись все морские и речные песни — и под конец на бис исполнялась артельная:

Шаланды, полные кефали,
В Одессу Костя приводил,
И все биндюжники вставали,
Когда в пивную он входил.

Только вместо «Кости» пели «Вася». И этой фартовой песней заканчивали праздничное выступление. Вся акция со стороны зрителей казалась специально запланированной и ни у кого не вызывала никаких возражений, даже наоборот, некоторые разгоряченные из толпы присоединяли свои голоса к хору матросских девок, прославляя с ними море, реки и вождей. Да и в голову не могло прийти, что празднично поющие у «Стерегущего» во флотской форме — речные проститутки, да еще и не имеют на публичное пение никаких квитанций от партийных органов со Скороходовой улицы.