Ангелова кукла. Рассказы рисовального человека

— Не дашь, так вот тебе, малявка вонючая! — И, вцепившись в её льняные волосы, Малютка истошным голосом заорала: — Пашка, козявка, паскуда хвостатая, отдай куклу! Вот тебе, вот… — И стала бить её сильно в живот. Пашка ослабла, опустилась на колени, кукла выпала из её рук на землю и, закрыв глаза, произнесла «мама».

Из-за их спин мгновенно вынырнули две Анна-Нюрки, быстро подняли запачканную грязью куклу-невесту с земли и только хотели смыться, как на них напали все остальные промокашки — Зызка, Машка, Галка, Люська, Катька, и началась вселенская свалка с руганью, визгами, рёвом. Кончилось бы все очень плачевно, не появись вовремя Аришка.

Увидев с моста дерущуюся кучу девок, она по дороге выхватила у ловившего рыбу пацана самопальную удочку и бросилась с нею на своих подопечных. Сломав о спины промокашек древко удочки, она поставила всех на ноги и зычным голосом протрубила: «Вы что, суки марушные, бузите, сгореть хотите? А? Заберут ведь всю шоблу фараоны, седьмовать будете, курвы малолетние. Вишь где, скважины дешёвые, свару устроили. А ну, мотайте работать!»

Заметив валявшуюся на земле испачканную куклу, добавила: «Дуры вы битые, не жаль вам товар-то такой хороший портить, лупили бы друг дружку, а её за что марать? А ты, Пашка, зачем ревёшь? А ну, протри буркалы, где твой матросик? Что не защищает? Бери свою немку и драпай домой, чистить её надо, да и морду себе вычисти заодно, вишь, как уходили, халявы паскудные. Я ж тебя учила, как биться за себя — локтем в грудь, да костяшками в висок, да ими же по глазам, — так сразу отвиснут. Ну, пошли, Пашка, на твою Зверинскую хазу».

Время шло, жизнь продолжалась, а кенигсбергский мичман так и не появился в Питере со своими обещаниями перед Пашей, а она ждала его, ждала терпеливо, опухая от слёз и переживаний в надежде, что увезет он её невестой и будет катать по своему морю на катере, как обещал.

Некоторые товарки жалели Пашу, но что делать. Видать, амурик полосатый поматросил и бросил. Деться было некуда, шамать стало не на что, и Паша Ничейная снова пошла по рукам. Закончилась для неё весна жизни.

К концу лета случилась трагедия — выяснилось, что больна она дурной болезнью. Причем узнала Паша о ней спустя два месяца после блаженств со своим матрогоном. Узнала от двух клиентов, которых заразила, того не ведая. Подловили они её в парке Ленина и побили прилюдно. Никто из парколенинского народа, поняв, в чём дело, не заступился за малолетку.

От такой страшной неожиданности стала Паша лицом чернеть да телом чахнуть, и жизнь её превратилась, выражаясь Аришкиным языком, в полную муйню. После долгих больничных мытарств да доставшихся ей от людей унижений и позора некрепкая головка девчонки стала постепенно сдвигаться.

Поздней осенью в Анна-Нюркиной прачечной по Гулярной улице произошла сходка малолетних парколенинских марушек, где было постановлено сочувствующим горю большинством предать немецкую куклу огню у стен Петропавловки, на берегу Большой Невы, против Дворцовой набережной, — на месте первой Пашиной повязки с амурным матросиком.

В день первого снега стая суровых, закутанных в тёмные шмотки девчонок собралась у мрачных гранитных стен Петропавловской крепости на хорошо знакомом пляже, в ту пору года пустом и безмолвном. Паша с замотанной в шаль куклой почти силком была приведена на пляж и находилась под патронажем двух подружек-тезок Анна-Нюрок.

Из сухого невского топляка и тополиных сучьев почти у самой стены крепости Аришка по всем законам кострового искусства, приобретённого ею в колонии, сложила четырехугольную колоду, спокойно взяла из рук онемевшей Пашки жертву-куклу и, освободив её от шали, поставила внутрь кострища. Не спеша уложила вокруг «невесты» сухую траву и смятую «Комсомольскую правду» для запала и, прежде чем поджечь ритуальное сооружение, толкнула речугу перед вздрогнувшими промокашками: «Девки, мы пришли сюда исполнить постановление сходки — сжечь немецкую шлюху, принёсшую горе нашей товарке, и пожелать гореть всю жизнь её дарителю — кенигсбергскому матросу-венику так же хорошо, как сгорит сейчас перед нами эта сука. Смерть фашистской нечисти! Ура!» И, чиркнув зажигалкой, сделанной из гильзы пулеметного патрона, подожгла запал. «Ура! Ура!» — подхватила стая промокашек, окружившая кольцом кострище.

Пашка всё время паханкиной речуги стояла парализованная и мутными глазами смотрела на торчащее по плечи из топляковой колоды своё синеокое сокровище. Промокашки с торжественными лицами окаменевших судей глазели на разгоравшееся пламя. И вдруг, когда огонь охватил фату и свадебное платье куклы, Пашка с перекошенным лицом и диким криком, отбросив в стороны Анна-Нюрок, метнулась в костер, мгновенно выхватила горящую немку-куклу и, с невероятной силой сбив Зызу с ног, бросилась бежать в сторону Кронверкского моста. Неожиданность и непонятность происходящего парализовала обалделое судилище. А когда промокашки оправились от случившегося, Паши и куклы след простыл.