Ангельские хроники

Тот, другой, и я бросились ему вдогонку. Я знал, что проигрываю, но решил бороться до самого конца (позже меня в этом не упрекнули, сказав, что это даже было хорошо для правдоподобия). Пока Иуда быстрыми холерическими шагами спускался по той самой каменистой тропинке, по которой несколько дней назад мы прошествовали с переполненными радостью сердцами, тот, другой, и я наперебой засыпали его советами.

Тот, другой. Ты должен Его заставить. Так будет лучше и для Него.

Я. Горе ученику, возомнившему себя выше учителя.

Тот, другой. Слава ученику, пришедшему на помощь учителю в минуту слабости.

Я. Ты знаешь, что фарисеи хотят убить Его. Не хочешь же ты быть виновным в Его смерти?

Тот, другой. Его нельзя убить. Помнишь, там, в Назарете, толпа хотела сбросить Его со скалы, – так Он исчез! А после насыщения пяти тысяч пятью хлебами, когда Его хотели насильно венчать, – Он опять исчез! И в Храме, когда Его собирались арестовать, и в Сокровищнице – Его уже схватили за руку, а Он исчез! А помнишь, Его хотели побить камнями, так ведь Он и тогда пропал с глаз долой! А когда Он сказал, что Господь в Нем и Он в Господе, иудеи прямо-таки бросились на Него, – а Его нет! А на прошлой неделе, когда он воскресил умершего, – сделал свое дело и исчез! Чего же такому бояться, как ты думаешь? Да разве ты сам, вместе с Петром и остальными, не признал в Нем Сына Божьего? А кто может убить Сына Божьего? Вот увидишь: Он и с креста сойдет, если Его распнут!

Я. Может Сын Божий исчезнуть или нет, – это не твое дело. Твое дело – не предавать Его.

Тут Иуда резко остановился и громко сказал мне:

– Мое дело помочь Ему быть самим собой. Изыди! Не пристало тебе видеть, что я сейчас сделаю. Я снова возьму тебя с собой, когда все будет кончено, и ты увидишь, что я был прав.

Когда люди гонят нас, мы обязаны повиноваться и уйти, однако нам позволено следовать за ними на расстоянии. Именно так я и поступил.

Вечерело. Сопровождаемый своей зловещей тенью, Иуда перешел по мосту через Кедрон, прошел через Красные врата, ведущие к Храму, пересек Двор жен, миновал Никаноровы врата и вошел во Двор мужей. Двери жертвенника были открыты. Иуда вошел внутрь.

В полумраке, при слабом свете ламп несколько священнослужителей отправляли обычную службу. Некоторые из них были тощи и желты, другие – дородны и румяны. Их широкие одежды и прикрепленные ко лбу хранилища со священными текстами придавали им сходство с гигантскими насекомыми. Скольких агнцев зарезали эти мясники своими руками, принося в жертву по два животных ежедневно? На лицах их читалось довольство – у одних с оттенком злобы, у других – презрения. Во мраке я различил фигуры их ангелов-хранителей, которые, как и я, были изгнаны ими и теперь стояли поодаль и, закрыв лицо руками, молились и плакали.

– Кто ты такой? – произнес один из священнослужителей, чей изможденный лик напоминал своей надменностью профиль дромадера.

– Я пришел с Назарянином, – ответил Иуда. – Я знаю, что вы хотите Его схватить, но не можете, так как народ поддерживает Его. Я могу указать вам место, где это можно сделать, не рискуя вызвать народные волнения.

Я чувствовал, как гордыня растет в нем, раскаляясь добела, словно чугунная болванка. С каким мастерством обводил он этих людей вокруг пальца! Схватить Сына Божьего? Ха-ха-ха! Они такое увидят, чего в жизни не ожидали! И, желая, чтобы все выглядело абсолютно правдоподобно, добавил, подумав в первую очередь, как всегда, о деньгах:

– А сколько вы мне заплатите?

Они призадумались. Да, Назарянин очень мешал им. Он отбивал у них хлеб, Он мог поссорить их с народом, с римлянами, а может, даже и с самим Богом. Они, разумеется, ничего не сделали, чтобы познакомиться с Его учением, заранее считая, что в религии все, что исходило не от них самих, подлежало осуждению. Приближался праздник Пасхи, и хорошо было бы избавиться от этого возмутителя спокойствия прежде, чем съедутся в Иерусалим представители всех колен Израилевых. Пророк этот был к тому же сыном Давидовым, да он еще и чудеса какие-то совершал без разрешения, притом в субботу. Нет, это – опасный человек. Но в любом случае устранение этого чудотворца не может стоить целого состояния…

– Славно, если для блага общества погибает всего лишь один человек, – прошептал лоснящийся от жира толстяк.

– Тридцать динариев, – проговорил другой, болезненного вида и сухой, как пергамент.

То была цена одного раба или месячная плата поденного рабочего – не густо.

– Хорошо, – ответил Иуда и покинул Храм, чрезвычайно довольный собой.

Священники удивленно переглянулись: почему этот простак не стал торговаться? Они заплатили бы ему в двенадцать раз больше. Тем временем их ангелы, предвидя трагическую развязку, в безмерной скорби покачивались в воздухе позади них.