Девушке стало казаться, что число преградивших ей путь кардиналов постоянно растет. Вскоре перед ней образовалась стена из черных сутан.
— Прислушайтесь к людям на площади, — сказал один из священнослужителей. — Ведь это может разбить их сердца. Необходимо вести себя с максимальным благоразумием.
— Нам нужно время, чтобы все обдумать и помолиться, — произнес другой. — Кроме того, следует думать о будущем. Последствия этого печального…
— Но он убил моего отца! — воскликнула Виттория. — Он убил своего отца!
— Я уверен, что он заплатит за все свои грехи, — произнес державший ее за руку кардинал.
Виттория в этом тоже не сомневалась, но ей хотелось обеспечить неотвратимость расплаты. Девушка возобновила попытки протолкнуться к дверям, но кардиналы с испуганным видом лишь теснее сомкнули ряды.
— Что вы собираетесь сделать? — спросила она. — Убить меня?
Лица кардиналов побелели, и Виттория тут же пожалела о произнесенных сгоряча словах. Она видела, что у всех этих стариков доброе сердце и никакой угрозы ей они не представляют. В эту ночь кардиналы уже насмотрелись на насилие. Члены конклава просто оказались в ловушке и смертельно испугались. Им было необходимо собраться с мыслями.
— Я не хочу, — сказал морщинистый кардинал, — чтобы мы совершили ошибку…
— В таком случае дайте ей уйти, — произнес чей-то глубокий голос. Слова прозвучали спокойно, но абсолютно уверенно. К Виттории подошел Роберт Лэнгдон и взял ее руку в свою. — Мисс Ветра и я немедленно покидаем капеллу.
Кардиналы начали неохотно расступаться.
— Постойте!
Мортати шел к ним по центральному проходу, оставив камерария в одиночестве у алтаря. Кардинал, казалось, постарел еще на несколько лет. Он выглядел значительно старше своего и так уже очень преклонного возраста. Священник шел медленно, сгорбившись под тяжким бременем позора. Подойдя к ним, он положил одну руку на плечо Лэнгдона, а другую — Виттории. Девушка сразу ощутила искренность этого прикосновения. Глаза старика были наполнены слезами.
— Конечно, вы можете уйти, — сказал Мортати. — Конечно… — повторил он и после короткой паузы произнес: — Я прошу лишь об одном… — Кардинал долго смотрел в пол, а затем, снова подняв глаза на Лэнгдона и Витторию, продолжил: — Позвольте мне сделать это. Я сейчас выйду на площадь и найду способ все им сказать. Пока не знаю как… но я все им скажу. Церковь должна сама покаяться в своих прегрешениях. Мы сами должны изобличить свои пороки.
Поворачиваясь к алтарю, Мортати печально сказал:
— Карло, ты поставил нашу церковь в критическое положение… — Он выдержал паузу, но продолжения не последовало.
В боковом проходе Сикстинской капеллы послышался шорох, а затем раздался звук захлопнувшейся двери.
Камерарий исчез.
Глава 134
Карло Вентреска шагал по коридору, и его белая мантия колыхалась в такт шагам. Швейцарские гвардейцы были безмерно удивлены, когда он, выйдя из Сикстинской капеллы без всякого сопровождения, сказал, что хочет некоторое время побыть в одиночестве. Гвардейцы повиновались и позволили ему удалиться.
Свернув за угол и оказавшись вне поля зрения швейцарцев, камерарий дал волю чувствам. Вряд ли кому-нибудь из живущих на земле людей довелось испытать то, что испытал он. Он отравил человека, которого называл «святой отец», человека, который обращался к нему со словами «сын мой». Карло всегда считал, что обращения «отец» и «сын» были всего лишь данью религиозной традиции, но теперь он узнал чудовищную правду. Слова эти имели буквальный смысл.
И сейчас, как и в ту роковую ночь две недели назад, камерарию казалось, что он в безумном бреду мчится сквозь тьму.
В то утро шел дождь. Кто-то из прислуги барабанил в дверь камерария, забывшегося прерывистым, неспокойным сном. «Папа, — сказал слуга, — не отвечает ни на стук в дверь, ни на телефонные звонки». Молодой служка явно был испуган. Камерарий был единственным человеком, которому дозволялось входить в покои папы без предварительного уведомления.
Камерарий вошел в спальню и нашел понтифика в том виде, в каком оставил его прошлым вечером. Святой отец лежал в постели, и его лицо, искаженное предсмертной судорогой, напоминало личину сатаны, а язык был черен, как сама смерть. Одним словом, в папской постели покоился сам дьявол.
Камерарий не испытывал никакого раскаяния. Он исполнил волю Творца.
Никто не заметит измены… пока. Истину все должны узнать позже.
Камерарий объявил страшную новость: его святейшество скончался от кровоизлияния в мозг. После этого Карло Вентреска стал готовиться к проведению конклава.
Мать Мария прошептала ему на ухо: «Никогда не нарушай данного Богу обета».
— Я слышу тебя, мама, — ответил он. — Наш мир погряз в безбожии. Человечество надо вернуть на путь веры. Ужас и надежда — наш единственный выход.
— Да, — сказала мама. — Если не ты… то кто? Кто выведет церковь из тьмы?