– Здесь странная история. Бродский как раз Баратынскому наследует в огромной степени. Традиция Баратынского чужда Лермонтову – хотя бы уже потому, что традиция Баратынского холодноватая, рассудочная. И жизнь Баратынского, хотя и омраченная преступлением, клеймом, страданием, любовью несчастной, непризнанием, – это все-таки жизнь прохладная, жизнь размеренная по сравнению с лермонтовской постоянной благотворной бурей, в которой закаляется дух. Я думаю, они были друг другу онтологически враждебны. А о взаимных отношениях мне ничего не известно. Это мало кому известно. Во-первых, Баратынский большую часть времени проводил вне Петербурга: либо за границей, либо в имении. Баратынский вообще был человек чрезвычайно замкнутый и одинокий. Лермонтов с литераторами знаком был очень мало. Единственная встреча с Гоголем, дружба с Жуковским и неслучившаяся встреча с Пушкиным, как и положено Савлу, при Христе – Павлу. Поэтому я думаю, что и отношений никаких бы быть не могло, не говоря уже о том, что Лермонтов очень любил производить на людей плохое впечатление. Даже с Белинским поначалу он умудрился поссориться и разговорился с ним только потому, что ему деваться было некуда, он отсиживал гауптвахту за дуэль с Барантом, к нему туда пришел Белинский, волей-неволей ему пришлось разговориться. Иначе бы он ему просто нахамил по обыкновению. А еще, зная характер обоих, оба нахамили бы друг другу.
И не было той гауптвахты, на которой они могли бы сойтись с Баратынским. А разговор мог бы быть очень интересный, какие-то облака, какие-то лучи они видели одинаково. Но понимаете, в чем разница? Баратынский – поэт, который очень хорошо о себе думает, при всем его выдающемся таланте у него чрезвычайно высокое самомнение. О Лермонтове этого сказать нельзя, это поэт, который часто искренне себя ненавидит. Лермонтовская позиция мне в этом смысле приемлема.