Ангелы и насекомые

Иль Ангел Брачный занемог?
Главу двуликую склонил он
Он словно камень над могилой
Замшел и мертв и одинок

Дух Святый насадив на крюк

Толстушку Софи ждет улова
Он удит Божиих сынов а
Те стаей собрались вокруг

Вот в пустоту закинул Сам

Лесу а Софи стонет тяжко
Не терпится прижать бедняжке
Его к роскошным телесам

Вот розы лепестки в могиле

С истлевших сыплются волос
У них увы не запах роз
Смрад адов дух зловонный гнили

Одним желанием живет

Моя любовь как зверь голодный
Вцепившись жадно в труп холодный
Соитием насытить плоть

Красавица и шлюха Роза

Лежит в своем гробу воняет
Альфред чернильные роняет
Слезинки в ее quelque-chose

Вот Ангел крылья раздает

И член вздымает золотой
И трупом стали муж с женой
Одним что стонет и поет.

– Стойте, – приказал мистер Хок. – Здесь злой дух. Мы должны пресечь его грязные речи. Прибавьте огня. Остановитесь же, миссис Папагай, нельзя поддаваться ему.

Аарон, разбуженный гневным тоном мистера Хока, бочком прошелся по столу, опрокинул вазу с цветами и перелетел на камин, оставив на скатерти темное пятно с белыми краями.

– Что это значит? – Миссис Герншоу читала послание. – Что это значит?

– Одни непристойности, – сказал мистер Хок. – Женщине читать не следовало бы. С нами говорил злой дух, и мы не станем больше слушать его.

Как бы в подтверждение его слов Аарон громко каркнул, и все подскочили. Мопс завозился во сне и с треском выпустил газы – по комнате распространился густой запах гнили.

Поджав побледневшие губы, миссис Джесси отнесла оскорбительное послание к камину и бросила его в огонь. Бумага покоробилась, скрутилась, сделалась коричневой, обуглилась и на пепельных крыльях вспорхнула в дымоход. Наблюдая за миссис Джесси, миссис Папагай подумала, что сегодня был их последний сеанс в этом доме: произошло нечто необыкновенное, и хозяйка больше не захочет звать умершего. Это было и грустно и радостно.

Ворчливо попрощавшись, мистер Хок удалился, коляска увезла домой миссис Герншоу. Миссис Джесси заварила для них с Софи чаю и заявила, что находит уместным пока воздержаться от сеансов.

– Кто-то забавляется моими святынями; не я сама, миссис Папагай, но тогда кто же? – этого я и не желаю знать. Вы думаете, смелость оставила меня?

– Я думаю, вы мудро поступаете, миссис Джесси. Очень мудро.

– Вы меня успокоили.

Она разливала чай по чашкам. Керосиновые лампы бросали на поднос теплые блики. Заварной чайник был фарфоровый, по его боку вился узор из малиновых, темно-розовых и небесно-голубых розочек; чашки тоже были расписаны гирляндами из роз. Подали глазированные пирожные. На каждом был отформован из глазури кремовый, фиолетовый или снежно-белый цветочек. Софи Шики смотрела, как выливается из носика парная ароматная струя янтарной влаги. Вот оно чудо: где-то в далеком Китае или в Индии люди с золотистой или бронзовой кожей собирали чайные листья; потом на белокрылых кораблях, через штормы и ураганы, под знойным солнцем и под холодной луной чай, надежно упрятанный в деревянные ларцы, выстланные свинцом, добирается до них, а его разливают из фарфорового чайника, который вылепили из тонкой глины искусные руки горшечника, потом прокалили, покрыли блестящей глазурью, обожгли, потом тончайшей кистью расписали руки художника, нежно вращая гончарный круг и легким, как поцелуй, прикосновением соболиных волосков усаживая на лазурный или белый фон воздушные бутоны; а сахар привозят с плантаций, где черные рабы, мужчины и женщины, изнемогают и умирают в мучениях, а здесь этот сахар превращают в нежные цветки, тающие на языке, словно свитки во рту пророка Исаии; а еще надо смолоть муку, и сбить масло из молока, и приготовить из них эти вкуснейшие маленькие пирожные – миссис Джесси выпекла их в духовом шкафу, красиво уложила на тарелке и подала им: седовласому капитану с веселыми глазами, разрумянившейся и взволнованной миссис Папагай, ей, такой больной и утомленной, черной птице и слюнявому Мопсу. Вот они сидят перед жаркими углями камина, при мягком свете ламп. С каждым из них могла случиться беда, и не сидеть бы им сегодня за чаем, не лакомиться сладостями. Капитана могли погубить бури и плавучие льды, его жена могла умереть от горя или в родах, миссис Папагай могла впасть в нищету, а она осталась бы прислугой и захирела от тяжелой работы, но ничего этого не случилось, все они здесь, их глаза светятся, а во рту – сладко.

XII