Ангелы и насекомые

Мы все инстинктивно ощущаем эти дуновения благоговейного страха, оттого что мы столь „дивно устроены“, и, естественно, склонны предполагать, что наша непостижимая сложность есть деяние Творца, – наш развитой ум едва ли может допустить, что ее породила слепая случайность. Псалмопевец опережает теоретиков развития в своем знании о совершенствовании материи и длительной ее шлифовке, результатом которых являются живые существа. Ранее, в тринадцатом стихе, он пишет о любовной заботе Бога о нерожденном чаде: „Ибо Ты устроил внутренности мои, и соткал меня во чреве матери моей“. Резонным кажется спросить: чем подобное Божество отличается от той силы, которую мистер Дарвин называет естественным отбором, когда пишет: „Можно сказать, что естественный отбор ежедневно, ежечасно и всесветно наблюдает за всяким, пусть самым ничтожным, изменением; и, отбрасывая изменения вредные, сохраняет и накапливает полезные; трудится неприметно, исподволь, пользуясь любой возможностью, над улучшением всякого организма…“

Не есть ли эта чуткая забота лишь иное истолкование заботы милостивого Господа, в которую нас испокон века учили верить? Не можем ли мы утверждать, что новое истолкование мистером Дарвином средств, ведущих к появлению полезных изменений, есть также проявление заботы, помогающей прогрессу и развитию человека и нашей способности воспринимать с восхищением, познавать, улучшать и исправлять те силы, которые Бог привел в движение и которые мистер Ричард Оуэн назвал „непрерывным предписанным становлением“? Наш Бог – не Deus Absconditus, который оставил нас во мраке на бесплодной пустоши, и не равнодушный Часовщик, который завел пружину и бесстрастно наблюдает за тем, как она медленно раскручивается, пока рано или поздно не наступит неподвижность. Он любящий художник и бескорыстно дарует нам новые возможности там, где, казалось, лишь многочисленные могилы и сырой материал.

Не надо быть Панглосом[22], чтобы поверить в красоту, добродетель, истину и счастье и, что превыше всего, в сочувствие к ближнему и любовь, человеческую и Божественную. Очевидно, что не все к лучшему в этом лучшем из миров, и было бы верхом безрассудства, подстановкой желаемого вместо действительного пытаться свести прославление силы и славы Господа нашего к радостному подпрыгиванию ягнят, или ярким лютикам, или нарождающейся в грозовом небе радуге – и Создатель говорит о радуге в облаке как о завете всем и каждому: „Впредь во все дни земли сеяние и жатва, холод и зной, лето и зима, день и ночь не прекратятся“[23]. Библия учит, что земля проклята со времени грехопадения, Библия учит, что проклятие снято отчасти после потопа, Библия учит, что наши несущие истребление натуры можно искупить, они уже искуплены нашим Господом Иисусом Христом. Земля не всегда милостива, но она доносит до нас Слово Божье голосами камней и цветов, бурь и вихрей и даже простым трудолюбием муравьев и пчел. И мы можем говорить, если только пожелаем, о том, что наши греховные натуры неизменно, пусть небеспрепятственно и трудно, улучшаются с каждым днем нашей обыденной жизни, улучшаются с тех пор, как наш Господь заповедал нам „любить ближних своих как себя“ и явился нам как Бог Любви, Бог Всемогущий, Бог промысла.

Давайте, как и Он, говорить притчами. Его притчи взяты от тайн природы, которую, если верить Его Евангелию, Он сотворил и о которой Он заботится. Он указывает нам на птиц небесных и полевые лилии – они не трудятся, не прядут. Он говорит нам – даже Он – о расточительности природы – расточительность эта повергает в ужас Лауреата[24] в притче о семенах, которые падают среди плевел или на каменистую землю. Если всмотреться в неприметную жизнь общественных насекомых, я думаю, мы увидим истины, которые, как загадки, порой недоступны нашему пониманию. Мы привыкли думать об альтруизме и самопожертвовании как о человеческих добродетелях, человеческих по сути, но, очевидно, это не так. Эти крошечные твари по-своему проявляют оба этих качества.