Ангелы молчат

— Отлично. — Зак не сводил с Джоша глаз, будто никого больше здесь и не было. — Помнишь, как по тексту? «Приди, приди, милый Генри Ли, И ночью меня согрей — Никто, хоть пройди До края земли, Не любит тебя сильней…» — Он приблизился, не расцепляя рук, будто в танце. — А Генри Ли отвечает: ни хрена подобного, потрахались и хватит, ждет меня любимая в далекой стране. Тогда девушка наклонилась к нему, чтобы поцеловать в последний раз, — и воткнула нож ему в живот… Эта часть мне нравится больше всего — как ее братья бросают его в колодец подыхать медленной и мучительной смертью… О том, что случилось после, песня, увы, умалчивает — Генри Ли суждено было истечь кровью в грязной воде, если бы запах этой крови не привлек одного охотника, случайно проходившего мимо. И с того момента жизнь Генри Ли изменилась чудесным образом. Что же вскоре случилось с девушкой, ее братьями и всей ее деревней, тоже в песне не поется — и тоже жаль…

— И в чем мораль? — спросила Беати равнодушно.

— А мораль в том, миленький, — Зак по-прежнему смотрел на Джоша, — что твоя жизнь может круто измениться в любой момент, когда ты меньше всего ждешь. Не забывай об этом никогда.

Внезапно он выпустил его руку и даже подтолкнул ко мне.

— Ладно, птенчик, иди к мамочке. Подрастешь — доиграем.

Он вернулся к Беати и упал спиной прямо на нее, плавно, как падает шелковый шарф. Полулежа, она поймала его вытянутыми руками и мягко опустила на себя, будто он ничего не весил. Он поцеловал ее в шею, и она довольно замурлыкала.

Джош подошел ко мне, и только сейчас в его глазах я увидела, чего ему стоило мнимое спокойствие. Чтобы не броситься ко мне в ту же секунду, когда отпустили его руку. Я хорошо знала его — знала, что Джош может быть жестким, иногда даже злым, он не спускает оскорблений и способен отметелить любого за кривой взгляд, но конкретно Зак почему-то действует на него, как удав на кролика.

— Скажи мне, Зак, ты при жизни был таким же ScheiЯkerl? — спросил Лассе нейтральным тоном, будто говорил о погоде.

Тот очаровательно улыбнулся ему.

— Не мне судить, но говорят, да. Если я правильно понял корень «шайз». А ты всегда был таким занудой? — впрочем, это даже не вопрос.

Лассе что-то произнес, кажется, по-немецки, негромко и очень презрительно. Я и не расслышала, и не поняла, но Зак услышал, это было ясно по его лицу. Однако сказанное не произвело на него большого впечатления.

Беати потерлась щекой о его плечо.

— Почему ты позволяешь ему оскорблять себя?

— О, детка, да я оскорбляю его ежесекундно самим своим существованием.

— Но как ты можешь…

Он только ухмыльнулся, даже не считая нужным отвечать. Вместо него неожиданно ответил Лассе:

— За его самомнение не переживай, он-то цены себе не сложит. Просто чужое мнение для него — пустой звук.

Зак лениво изобразил аплодисменты.

— Вот видишь, этот парень меня понимает! Что значит голос крови.

— Мы — не одной крови. Уж поверь мне, не одной.

— То есть?

Но что бы ни имел в виду Лассе, он объяснять не собирался.

Эту невыносимую ночь нужно было пережить. Мы с Джошем уединились в углу, подальше от Зака и Беати, которые снова принялись за легкие сексуальные игры. А Лассе не отходил от стены. Однажды он положил на нее ладонь, но через секунду вдруг отдернул, будто обжегся. Потом прошелся до двери и внимательно осмотрел ее, проверяя на прочность.

— Ты какой-то напряженный, — не унимался Зак. — Все переживаешь, чем там занимаются доктор с…

Лассе взглянул на него так невыносимо снисходительно, что он дернул плечами и предпочел вернуться к перепалке с Беати; потом снова переключился на нас, кидая шпильки и заставляя огрызаться.

Пока Лассе вдруг не бросил резко и холодно:

— Умолкните.

Мы разом притихли. Как-то странно было слышать от него сказанное в таком тоне. В тот же момент Зак посмотрел на него и смотрел долго, не отрываясь. Кажется, только он знал, что Лассе не смотрит на стену, а слушает сквозь нее. Это было тревожно, будто они слышали что-то такое, нам недоступное.

Джош сидел рядом, почти прижимаясь, и мы не отходили друг от друга всю ночь. Я думала о Рэйни. О том, чем он стал. Я поняла вдруг, что все эти десять лет свято верила в его смерть, после смерти Фокси Лютор и других, и поэтому его возвращение так поразило меня. Не его новый облик, а его новая суть — возможность того, что он убил их всех и может убить меня.

На некоторое время я задремала, и вдруг меня разбудил голос Лассе, хотя и был он очень тихим.

— …никогда меня так не пугай, — сказал он.

Потом он прижался лбом к стене. И стоял так, пока не открылась дверь.

Мы медленно вышли друг за другом, Лассе шел последним. И когда я вошла в камеру Перри, он стоял прямо за моей спиной, так близко, что я ощущала это как сквозняк по коже.