Ангелы Монмартра

Анж приподнялся с кровати. От долгого лежания задеревенели мышцы. Больничная пижама стесняла движения, давила в плечах и груди. Художник поводил ногами под кроватью и, ударившись щиколоткой о край таза, отыскал тапочки. Он дошел до двери и выглянул в коридор. Там было много мужчин в таких же пижамах и женщин в белых халатах. Одна из сестер подошла к Анжу. С некоторым усилием он узнал ее: вчера эта девушка приносила ему еду и остро пахнущую микстуру.

– Мсье Дежан, вы встали! – На ее лице искренняя радость. – Как себя чувствуете? Я позову доктора…

– Постойте, – Анж осторожно коснулся ее рукава. – В какой я больнице?

– Это госпиталь Сальпетриер.

– А… как долго я здесь нахожусь?

Медицинская сестра ответила после некоторого колебания.

– Вы поступили вчера утром, около одиннадцати часов.

– Странно… я думал… гораздо раньше.

– Я все-таки позову доктора. Пожалуйста, не уходите!

– Еще вопрос… Почему я здесь? И почему в отдельной палате?

– Это распоряжение комиссара полиции. Вы ничего не помните?

– Увы, нет, – нехорошее предчувствие завладело Анжем: а вдруг всё окажется правдой?!

– Вчера вы стали свидетелем убийства… Я и так слишком много рассказала. Дождитесь доктора, он сообщит всё, что вам необходимо знать.

* * *

Доктор подтвердил, что убитая девушка действительно была. Дежан почувствовал, как его мысли вновь стремятся выплеснуться из более или менее упорядоченного русла. Тягучая тьма начала заполнять мозг, но Анж продолжал бороться. Сейчас он хватался за любую возможность удержаться на поверхности страшного омута.

– Доктор, вам известно ее имя?

– Нет, инспектор не называл.

– А не может быть, что это я сам…

– Вы появились на месте преступления позже, и ваша реакция на происшедшее не дала повода к подозрениям. В противном случае комиссар арестовал бы вас. Правда, на всякий случай он приставил к входу в здание двоих полицейских – для охраны свидетеля.

– Но я же не видел… как она погибла. Тогда я лежал без сознания на ступенях Сакре-Кёр…

– Вот как? На вас тоже напали?

– Нет, но… Кажется, поскользнулся на ступенях и ударился затылком. Как свидетель я вряд ли смогу помочь.

– Разбираться – дело полиции. Комиссар говорил, что вы жили с той девушкой и могли быть последним, кто видел ее перед смертью… Всё, всё, ни слова больше, вы слишком взволнованы. Отдохните, продолжим беседу завтра.

* * *

Анж не спал почти всю ночь. Он готовился к новой встрече с доктором, вспоминал последние события, которые, впрочем, всё так же казались ему бредом. Как рассказать о Кристелле Брошногроджич, ангеле смерти и вместе с тем дочери одного из гуситских вождей? Кто на самом деле Мим – демон сна, греческий бог или кучер кареты, обвешанной яркими фонариками? Как описать придуманный им, Дежаном, театр? Что такое Спектакль? Какие слова найти для рассказа о небесной битве?

Нет, довольно. Меня запрут в сумасшедший дом. Не всё ли равно, если Селены уже нет? Это лучший исход – забыться навсегда, провести остаток жизни в четырех стенах и больше ни с кем не общаться. Только покой. И не придется прятать глаз от Моди, папаши Фредэ, мадам Донадье, что-то бормотать в ответ на неудобные вопросы, чувствовать на себе полные унизительной жалости взгляды.

Возможно, его всё же кто-нибудь навестит, но потом о нем позабудут и наступит полный покой, блаженное уединение в отдельной палате-камере. Пожалуй, стоит завещать лечебнице свое состояние, чтобы купить одиночество до конца жизни. А после смерти он воссоединится с Селеной на небесах. Да-да, на небесах, ведь художник и акробатка не успели сотворить много зла. Прекрасная смерть, завидная участь.

Селена… Анж ужаснулся мысли, что когда-нибудь позабудет ее черты. И тут память, словно в насмешку, вдруг превратила только что четко виденное им родное лицо в расплывчатый овал. Дежан еще мог представить по отдельности ее губы, глаза… Нет, глаза вспоминались уже смутно. Вроде бы всё тот же зеленый оттенок, изящный рисунок ресниц, даже морщинки в уголках глаз… Но в памяти стерлась та особенная, колдовская искринка. Художник встревожился, начал мучительно вспоминать – еще раз, и еще. Образ неизменно ускользал.

Тогда Анж стал проклинать себя. Нет, он больше не художник, если не в силах вспомнить живой образ самого близкого и любимого человека! И значит, не должен находиться среди нормальных людей… Память – самый капризный и жестокий из всех врагов.

Он забылся в беспокойном сне. А под утро разум смилостивился над ним: Анж увидел Селену очень отчетливо и ярко, так, словно девушка стояла перед ним наяву, с печальной и понимающей улыбкой. Я должен нарисовать тебя, обрадовался он, нарисовать, чтобы больше никогда не забыть. Ты ушла и не оставила даже фотографической карточки. Но зато ты и я – мы! – остались на беглом наброске Модильяни. Этот листок может оказать неоценимую услугу…

* * *