Ангелы Монмартра

Я напряглась и невероятным усилием смогла вытолкнуть кляп. На несколько секунд язык онемел от боли. Потом я вздохнула полной грудью и как можно спокойнее сказала:

– Хотя бы сделайте это нежно. У меня еще не было мужчины.

Они замерли от неожиданности.

– Проклятье! – вскрикнул блондин. – Но та холеная сука говорила…

– Заткнись! – Брюнет обернулся ко мне. – Ты живешь, пока послушно раздвигаешь ноги. Только попробуй завопить – придушу сразу. А ты, болван, заканчивай, раз начал… По темному лесу проносится всадник, ребенка в корзинке везет под плащом… Всадник не слышит, как мальчик скликает духов ночных и броккенских ведьм… Скрипнет коряга под ржавой подковой, сосновые иглы вонзятся в глаза…

Блондин перестал мять мое тело. Он поднял лицо, и вмиг глаза его налились каким-то театральным ужасом – как у комедийного Панталоне, который узнал об измене жены. Мне на ключицу упала холодная капля его пота. Я извернулась под моим мучителем и увидела, что в дверном проеме стоит мама.

Она пристально смотрела на брюнета, который приплясывал перед ней и по-птичьи взмахивал руками.

– …Всаднику кажется, всаднику снится, что лес бесконечен и чаща зовет. Молитвы бессильны, и где-то потерян сорванный веткой спасительный крест. В кронах деревьев туман заклубился, конь захрапел, угодил в бурелом. Призрак в короне из листьев кленовых шагнул сквозь туман и ладони простер… Бледные нити вплетаются в гриву, бледные нити тянут к земле. Попятился конь, оступился и замер – копыта охвачены гибкой травой. Тянется путник рукою к эфесу, но ловит лишь воздух: ножны пусты…

Глаза брюнета превратились в темно-синие зеркала. Они отражали движения бесформенных силуэтов, которые переполняли комнату и вместе с тем были невидимы обычному взору. Блондин вскочил и присоединился к безумному танцу. Теперь насильники кружились вдвоем, размахивали руками и пели дуэтом.

– Нет силы сражаться, не будет спасенья! Гонец-инквизитор в плену у теней!..

– А мальчик смеется, ломает корзинку, по стремени ловко спускается вниз. Из мокрой земли поднимаются стебли… не стебли, а кости – суставы скрипят…

– Всадник забыл, что было доселе, кто он таков и куда держит путь. Он засыпает, и снится бедняге, что плащ его саван, седло его трон…

– Девы лесные готовят корону из прошлогодней истлевшей листвы.

– Духи кружатся на лунной поляне, духи построили трон из костей.

– Прежний владыка растаял в тумане. Быть инквизитору новым царем…

– Так и случится. А мальчик с рассветом вновь постучится в чью-нибудь дверь…

Они одновременно замерли.

– Ты увидишь рыжую смерть! – обратился в пустоту блондин.

– Ты узнаешь рыжую смерть! – значительно добавил брюнет.

– Спроси у рыжей смерти! – запели они хором.

Мама отступила в сторону. Оба приятеля двигались в танце к выходу из гостиницы. Блондин путался в спущенных штанах. Вокруг него приплясывала черная длинноносая птица…

Тяжело опираясь на стену, к моей кровати приблизилась мама. Из раны на ее боку при каждом шаге вытекала густая кровь. Мама села на краешек кровати и начала отвязывать мои руки. Лицо ее побледнело до синевы; глаза были совершенно пусты. Я сама распутала узлы на ногах и нетвердо встала на пол: ступни затекли до бесчувствия. Прикрылась остатками трико…

Мама упала на мое место и больше не двигалась. Из-под ее тела на подушку хлынул последний ручеек крови.

Мучительная смерть. Агония затянулась на несколько суток… Но даже в последние мгновения жизни ты победила, мама!

Меня спас последний родной человек на свете. Слез не было. Закоченела душа. Пусто…

Я укрыла маму одеялом, натянула первое попавшееся под руку платье и вышла на улицу. Конечно же, портье отсутствовал, окна номеров были темны.

Во мраке черный купол шапито выглядел жутко и загадочно. Ветра не было. Флаги над куполом походили на развешенное белье. Меня поманил черный провал входа. Я шагнула внутрь, словно в пасть уснувшего чудовища.

На бортике арены горел переносной керосиновый фонарь. Он освещал деревянную мишень в виде человеческого силуэта. Маэстро Ганке стоял на другом конце манежа и метал в мишень ножи. Я подошла к нему, молча забрала клинки и один за другим начала посылать их в качающуюся от ударов деревяшку.

Лезвий было шесть. Лишь два вонзились в цель. С последним броском я приняла решение.

– Научите меня!

Фокусник секунду поколебался, вздохнул и протянул мне собственный клинок – тонкий и острый, с самодельной деревянной рукоятью. Через полчаса тренировки маэстро сказал, что у меня талант. И предложил сделать совместный номер. Я молчала. Мне хотелось слушать лишь свист клинков и рассерженный гул мишени.

Догадайся, Анж, чье воображаемое лицо я истыкала отточенной сталью. «Та холеная сука говорила» насильникам, что меня можно сломать. И они почти сделали это. Мать спасла дочь ценой собственной жизни. Значит, кровь за кровь. Я твой страшный суд, Краузе!..

На улице послышались крики. Пронзительно засвистел свисток. Значит, вернулись из комендатуры мои коллеги и обнаружили мертвую маму. Или двоих сумасшедших танцоров возле гостиницы.