Ангелы на первом месте

Но это, так сказать, глобально, в стратегическом плане. Но и по мелочи история с "каналом принчепессы" тоже не особенно радовала. В один из дней, когда запыхавшаяся Макарова приехала на студию за очередной порцией сценария, Темиров, пряча глаза, объяснил ей, что случается непоправимое: сеньора Петренка исчезает из первоисточника.

Неправдоподобно скоропостижно. Вероятно, актриса, игравшая эту роль, попросила добавки к жалованью, получила новую роль в Голливуде или же вышла замуж за швейцарского банкира.

Поэтому роль её мгновенно свели к минимуму, бросили под колёса грузовика, развозившего татарский соус, а потом ещё несколько десятков серий токовали над куклой, подключённой к аппарату искусственного дыхания и изображавшей несчастную прорицательницу.

Темиров разводил руками – он сам не мог себе представить, что события в сериале оборвутся так резко.

– Ну, а мне каково? – только и смогла выговорить Макарова.

3.

Темиров взял её за руку, повёл в зимний сад, в вежливую тишину, в полумрак. Сели на лавочку, точно влюблённые, Макарова достала сигарету.

– Я не знаю, почему она меня гнобит, – начал он эпически. Макарова сразу поняла, что Темиров говорит про свою начальницу. – Может, чувствует что?!

Макарова пожала плечами. Как участвовать в таком разговоре, как реагировать на ненужные признания постороннего человека, она не знала.

– Ты понимаешь, какая штука… Я же очень сильно люблю её… Да не смотри ты на меня так, я знаю, что трудно представить человека, влюблённого в Кротову. Но тем не менее… Вот и выискался один такой извращенец…

Макарова заинтересованно посмотрела на начальника: чужие чувства – всегда интересно. Особенно если они какие-нибудь драматические.

Завораживает.

– Самое ужасное, что я не могу ей ничего сказать. Такой пошлости, как служебный роман, она не вынесет. Ты посмотри на неё, какая она стремительная и… – Темиров запнулся, стараясь подобрать более точное слово, – холодная.

Макарова докурила: знак к прекращению откровений, которые не могут длиться дольше: чужие же, в сущности, случайные люди, вышли в зимний сад перекурить. Вот и перекурили, не более того.

4.

Но Темиров не торопился вставать со скамеечки, тянул время. Понятно, для чего: повисла тягостная пауза, слово оставалось за Макаровой, ей рассказали, и она обязана выступить, выказать отношение к происходящему. Проявить, как полагается, добрые человеческие чувства.

Но на Макарову словно бы ступор нашёл, в голове железобетонными блоками ворочались мёртвые словесные конструкции из сценария, что-то типа "не плачь, Дон Альберто, будет и на твоей улице праздник…" И

Макарова отчётливо понимала их пошлость, клишированность, затёртость.

– Как поёт "Pet shop boys" на своём последнем диске, "любовь – это катастрофа". – Практически она уже произнесла эту ничего не значащую фразу, но вовремя одумалась, не стала выдувать порожнее. -

Послушайте, Темиров, а ведь я так до сих пор не знаю, как вас зовут.

Все говорят: Темиров, Темиров, а по имени вас тут никто почему-то не называет.

– Не знаю. – Темиров задумался, отвлёкся. – Вероятно, так у нас тут принято. Так, значит, и сложилось…

– Понятно, – поспешила согласиться Макарова, точно выспрашивала у собеседника нечто неприличное.

– Игорь. Игорь Петрович. Именно так. Так. – Темиров снова погрузился в задумчивость.

Потом хлопнул ладонями по скамейке, бодро вскочил и пошёл, даже не оглядываясь на Макарову. Точно её и не было рядом.

Макарова посидела ещё какое-то время "для приличия", подождала, пока

Игорь Петрович скроется в аппаратной. Со стороны, могло показаться, что она усиленно переваривает новую информацию. Однако что может изменить в её отношении ко всему происходящему знание какого-то там имени?!

5.

Вечером озвучив последнюю серию с участием сеньоры Петренки,

Макарова побрела домой. Трамваи уже не ходили, да и хотелось пройтись. Мелко, незаметно почти, накрапывал первый весенний дождик, над улицами висела сырость, создавая оптические эффекты, скрадывая углы и редких людей.

Макарова шла через сквер, потом свернула к площади, залитой неоновым светом – здесь словно бы происходила особая, автономная жизнь.

Некоторое оживление, неестественное для этого города, для этого времени суток: работали круглосуточные магазины, из которых выходили припозднившиеся покупатели, прощались пьяные компании, дежурили таксисты. В киоске возле памятника Ильичу продавали сосиски в сладком тесте.

Макаровой захотелось проскочить это лобное место в один миг, так её раздражала чужая активность, проявления чужих эмоций, все эти жизни, легко обходившиеся без её участия.

Что же такое произошло, если она, молодая и сильная, оказалась лишена собственного существования? Следила за тенями теней, оставлявших следы в Интернете, потом подсела на озвучание невероятных историй, происходящих в телевизоре, которые глупы, которым никто не верит. Да и, решила Макарова в порядке самокритики, никто и не смотрит. На что уходит, на что тратится жизнь, трепетная и неповторимая? Почему же так хреново?