Ангелы на первом месте

– Он опять поспал немножко и опять взглянул в окошко, увидал большой вокзал, удивился и сказал… – Когда-то Мария Игоревна играла в детском спектакле по стихам советских классиков, так и остались у неё в памяти обрывки разных текстов, время от времени к месту и не очень всплывающие откуда-то из тёмных глубин.

Она ходила вокруг телефонного аппарата, точно кошка вокруг валерьянки, баюкала его, как ребёнка, обволакивала своим вниманием, меняла милость на гнев, уходила, рассерженная, на кухню, курила в открытую форточку, и дым смешивался с запахом свежей травы, но номер так и не освобождался, короткие гудки, как столбики на обочине скоростного шоссе, по-прежнему не кончались, продолжая нести вахту: ту-ту-ту-ту-ту.

Занято. Занято. Занято.

Гнев сменили усталость и испуг: даже самый одинокий и самый болтливый человек не может висеть на телефоне более пяти-шести часов. Если бы у Игоря были дети, они могли бы сидеть в интернете, но не до поздней же ночи… не до раннего же утра?!

Занято. Занято. Занято.

Значит, возможно, что-то случилось, что-то произошло. Вдруг Игорю стало плохо (Мария Игоревна пошла пить сердечные капли), вдруг сердце прихватило… может быть, нужно вызвать скорую помощь? А если он просто трубку неправильно положил и не заметил, хороша же она будет, в такую темень гонять людей туда и обратно.

Адрес! Как же она раньше-то не догадалась сходить туда сама?!

Воодушевлённая этой идеей, Мария Игоревна снова набрала номер, будто бы удачная догадка должна была повлиять на короткие гудки и прекратить их. Но гудки продолжали капать, как вода из неисправного крана, кап-кап-кап, прямо по темечку.

Занято. Занято. Занято.

16.

Решение сходить по адресу из телефонного справочника успокоило и приободрило. Короткие гудки утратили зловещий смысл, наступила эйфория, будто бы Мария Игоревна выпила рюмку хорошего коньяка.

Вот и усталость отступила сразу же, силы появились: хоть сейчас вызывай такси и езжай. Денег нет. Ночь на дворе, точнее, раннее-раннее утро, когда предметы вновь начинают обретать очертания. Отложим на завтра. После сна как штык, какой там адресок?!

Уже давно Мария Игоревна не ложилась спать такая умиротворённая.

Последний, "контрольный" раз набрала номер с тремя шестёрками, убедилась, что там по-прежнему занято, и уснула практически счастливым человеком.

Проснувшись, она даже не стала завтракать, умылась, выпила стакан кипячёной воды (чтобы можно было курить натощак, и желудок при этом не ныл бы) и помчалась на другой конец города.

Сначала она не могла попасть в закодированный подъезд угрюмого многоэтажного дома, потом, когда вошла с кем-то из соседей Игоря, оказалось, что не работает лифт, и она долго поднималась на самый верх, пару раз останавливаясь для того, чтобы отдышаться.

Рядом с лестницей находились выходы на общие балконы. На один из них

Мария Игоревна вышла, чтобы привести нервы в порядок, отдышаться, и замерла от открывшейся красоты.

Перед ней раскинулся, насколько хватило глазу, Чердачинск. Дома утопали в зелени, крыши старых домов оказались самых замысловатых оттенков, с боков центр подпирали новые районы с типовыми домами, где-то там, в стороне, Мария Игоревна попыталась разыскать свой дом.

Но его не было видно. Всё это окружало яркое небо, похожее не море, казалось, что Чердачинск -настоящий приморский город и где-то там, за многоэтажками, торчат виселицы подъёмных кранов.

Разумеется, ей никто не открыл. Она долго прислушивалась к отсутствию жизни за дверью, обитой поддельной кожей, пыталась разглядеть в глазок хоть какие-то подробности, выходила на балкон покурить, вернулась, и снова тишина. И запах от мусоропровода, усиливающийся с каждой минутой.

17.

Она провела там, под дверью, около часа, пришла домой совершенно измождённая: жара, пыль, шум вымотали её, состарили, а ведь день только начинался, и ещё нужно было идти на репетицию – до премьеры, которую, казалось, ждал весь город, оставалось меньше недели.

Творческий состав лихорадили противоречивые чувства: с одной стороны, все думали, что их ждёт небывалый успех, но, с другой стороны, опасались провала. Обычный предпремьерный мандраж, которым как ОРЗ заражаются буквально все работники театра, даже и не занятые в постановке.

За этот спектакль переживали особенно: всё-таки эксперимент, всё-таки никто, никогда в академической драме не участвовал в похожих работах, да и зритель в Чердачинске особый, консервативный, непонятно, как воспримет он опус на злобу дня, с фамилиями персонажей из выпусков новостей и с упоминанием событий, случившихся едва ли не вчера.

А кроме того, ещё неизвестно, как чердачинцами будет воспринято непривычное отсутствие границы между искусством и действительностью.