— Слушай, — я вдруг цепляюсь за слово, чтобы уйти от болезненной темы и переключиться на другую. Воспоминания об Энджи все еще причиняют мне боль, и чтобы справиться, надо заподозрить в чем-то Софи. — Если ты хочешь что-то раскопать, что-то на Грэма, если ищешь, за что бы зацепиться и раздуть сенсацию или уличить в чем-то Донса, то лучше тебе сворачиваться прямо сейчас. То, как работала Энджи, ни для кого не секрет. Все это принимали…
— Нет-нет! — оправдываясь, перебивает Софи. — Я вовсе не хочу никого очернить! Пожалуйста, Нил, не пойми меня неправильно! Я от всей души хочу написать трогательный материал об Энджи. Я сама видела ее выступление, ваше выступление, — поправляется она. — Энджи интересная, как мне кажется, и принесла труппе немалый успех. Просто… О ней ничего почти не известно наверняка. Кто она, откуда. То есть, достаточно забить имя любого из вас в Гугле, и можно получить массу информации, а Энджи… Вокруг нее как будто туман…
Софи хорошая дотошная журналистка. Она нашла кое-что. Ей, видимо, пришлось долго копать. Копать так глубоко, как не решился копать я. Она робко вытаскивает из сумки толстую папку, набитую бумагами, как индейка на День благодарения — рисом. Она протягивает мне целое досье на Энджи Сапковски. Протягивает мне всю ее жизнь.
— Я просто хочу… — просит Софи, — чтобы ты только прочел, просмотрел, и подтвердил некоторые факты или опроверг. Все это не на сто процентов точная информация, так что ты не подумай… Ты лучше всех ее знал…
Я беру у Софи папку. Я читаю историю Энджи Сапковски. Читаю ее историю по обрывкам полицейских файлов и сводок иммиграционной службы. Я вижу фотографии, где Энджи еще ребенок, напуганная хрупкая девочка с огромными глазами. Это все не истории про ангелов. Это все чистой воды документалистика. Сухая и беспощадная.
Анжелина Сапковски родилась в Польше. Когда ей было пять лет, родители эмигрировали в Штаты. Эмигрировали не очень успешно, с кучей нарушений и неприятных нюансов. Но тем не менее, им удалось устроиться в одном из трейлер-парков в глухой провинции. Отец Анжелины был в прошлом гимнаст. Как можно понять по его биографии и положению — гимнаст не самый успешный. Свои нереализованные амбиции он решил воплотить в дочери. С трех лет он заставлял ее заниматься. В четыре года отдал в спортивную школу. Он много пил и, когда прикладывался к бутылке, бил Анжелину. За малейшую провинность или неудачу в гимнастике наказывал. Это было ярко отражено в полицейских и медицинских отчетах. Зимой в морозы он выставлял ее в нижнем белье на улицу, а если был особенно в ударе, то заставлял ходить по тонкому обледенелому бревну голыми ногами. Девочка до смерти боялась перечить тирану-отцу. Вскоре ее тело перестало мерзнуть и сделалось не чувствительным к морозам и холодам. Если Анжелина ошибалась, отец бил ее и повторял сквозь зубы, что ей дали ангельское имя при рождении, а ангелы не падают. Обрывочные показания из сумбурных отчетов складываются в уродливую мозаику жизни маленькой хрупкой девочки. Летом Петер Сапковски заставлял свою дочь балансировать на тонких брусьях, которые соорудил сам во дворе, а под ними разбросал битые стекла, чтобы сделать каждое падение невыносимыми, а страх перед ним всепоглощающим. Я перекладываю листы из папки Софи. Здесь фотографии из полицейских отчетов. На них — шрамы от ожогов на спине девочки, которые ее отец оставил, когда, разъяренный, приложился сковородкой. Дальше — фотографии тренера Анжелины, в фас и в профиль, с табличкой, на которой написана его фамилия. Он был редкостным гадом. Всех своих воспитанниц, а среди них были маленькие девочки от пяти до девяти лет, он постоянно насиловал. Его взяли случайно. Многие дали показания, но семья Сапковски отказалась явиться в суд. Мать Анжелины умерла от рака, а отца зарезали в пьяной драке. После этого в двенадцать лет Анжелина Сапковски пропала. Никто ее особенно и не искал. Возможно, мало кто знал о ее существовании. А тем, кто знал, ее исчезновение было только на руку. Я читаю все это, задержав дыхание. Перед глазами стоит ее лицо, ее улыбка, в ушах глухим эхо разносятся истории про ангелов. Не было никаких несоответствий в ее рассказах. Никогда. Только сейчас я все понимаю. Только сейчас пазл складывается в жуткую картинку. Все логично до боли, режущей мне горло. Энджи, если бы я только знал…
Мне кажется, я не с первого раза реагирую на вопрос Софи, и ей приходится повторить его. Мне кажется, снова отключили звук, и я могу читать только по губам.
— Это все правда? — спрашивает меня журналистка. — У нее действительно непростая судьба…
— Нет, — прерываю я.
— Что?
— Это не про Энджи. Про какую-то другую девушку, похожую.
— Но даже шрамы… — пытается защитить свою версию Софи. — Мне говорили…
— Нет! — настойчивее повторяю я. — Это не история нашей Энджи.
Софи молчит, растерянная, некоторое время, потом выдыхает и спрашивает:
— Какая же тогда история вашей Энджи? Кем она была?
— Она была ангелом, — отвечаю.
— Как это?
— Невероятной, светлой, не похожей на других. Она даже к моему старику нашла подход…