Ангелы опустошения. Книга 1

Отель Стивенс это старенькая чистенькая гостиница, заглядываешь в большие окна и видишь чистый кафельный пол и плевательницы и старые кожаные кресла и говорящие часы и серебрянооправого клерка в клетке — Доллар семьдесят пять за ночь, для Скид-Роу круто, но клопов нет, это важно — Я покупаю себе номер и, поднимаюсь на лифте с господинчиком, второй этаж, и захожу к себе в комнату — Швыряю мешок в кресло-качалку, растягиваюсь на кровати — Мягкая постель, чистые простыни, передышка и пристанище до часу дня времени выписки завтра -

Ах Сиэттл, печальные лица баров человеческих, и не осознаете что вы вверх тормашками — Ваши печальные головы, люди, свисают в неограниченной пустоте, мельтешите по поверхности улиц и даже в комнатах, вверх тормашками, ваша мебель вверх тормашками и удерживается гравитацией, единственное что не дает ей всей улететь это законы разума вселенной, Бога — Бога ждете? А поскольку он не ограничен то не может существовать. Бога ждете? То же самое, милый Бронкс-певец. Там ничего нет кроме сущности разуматерии первичной и странной а форма и названия которые вы ей даете ничего не решают — фу, я поднимаюсь и выхожу купить себе вина и газету.

В месте для еды и питья до сих пор показывают бокс но вот что еще меня привлекает (на розовой голубой неоном-зажигающейся улице) мужчина в жилете тщательно выписывающий мелом счет сегодняшних бейсбольных матчей на огромной доске, как в старину — Я стою там и наблюдаю.

В газетном киоске Боже мой тысяча книжек с девчонками выставившими все свои похотливые груди и бедра в вечность — Я понимаю "Америка с ума сходит по сексу, им вечно не хватает, что-то не так, где-то, совсем скоро эти книжки с девчонками станут в невозможную обтяжку, каждая складка и морщинка будут тебе выпирать кроме дыры и соска, они рехнулись" — Конечно я тоже смотрю, у стеллажа, вместе с другими сексуально-озабоченными.

Наконец покупаю сент-луисскую Спортинг Ньюс чтоб быть в курсе последнего бейсбола и журнал Тайм, чтоб быть в курсе мировых новостей и прочесть все про Эйзенхауэра машущего ручкой из поездов, и бутылку итальянского портвейна Швейцарская Колония, дорогого одного из лучших — думал я — С этим пилю обратно по проспекту и тут вижу кабаре: "Пойду сегодня вечером в кабаре!" хихикаю я (вспомнив Старого Говарда в Бостоне) (а недавно я прочел как Фил Силверс закатил старомодное представление в каком-то кабаре где-то и что за тонкое искусство это было) — Да — и есть -

Ибо после полутора часов у себя в номере потягивая это вино (сидя в одних носках на кровати, подперевшись подушкой), читая про Мики Мэнтла и Лигу Три-Ай и про Южную Ассоциацию и про Западнотехасскую Лигу и последнее обмены и звезд и подающих надежды ребятишек и даже читая новости Малой Лиги чтобы поглядеть на фамилии 10-летних чудо-питчеров и бросив взгляд на журнал Тайм (не так уж интересно в конечном итоге когда в тебе полно сока а снаружи улица), я выхожу, осторожно перелив вино в свою полибденовую фляжку (ранее употреблявшуюся для утоления жажды на тропе, с красным платком повязанным на голову), засовываю ее в карман куртки, и вниз в ночь -

Неон, китайские ресторанчики
зажигаются —
Девушки проходят сумерками

Глаза — странный негр-пацан который боялся что я не одобрю его взглядом из-за проблемы сегрегации на Юге, я чуть было действительно не начинаю его критиковать, за то что он такой квадратный, но не хочу привлекать его внимания поэтому отвожу взгляд — Проходят филиппинские ничтожества, руки болтаются, их таинственные бильярдные и бары и бочонки судов — Сюрреалистическая улочка, с копом у стойки бара застывает видя как я вхожу, будто я сейчас у него стакан сопру — Переулки — Проблески старой воды между еще более старых крыш — Луна, встающая над центром города, подкрадывается незамеченной огнями Аптеки Гранта сияющими белым возле Тома МакАнса, также сияющего, открытого, возле шатра кино Любовь Многочудесная с хорошенькими девушками стоящими в очереди — Бордюры, темные тупички, где лихачи с визгом разворачиваются — гоняя мотор на шинах, скриик! — его слышно повсюду в Америке, это неутомимый Джо Чемпион улучает момент — Америка так обширна — Я так ее люблю — А ее лучшесть тает и просачивается в кабацкие кварталы, или на Скид-Роу, или в Таймс-Скверик — лица огни глаза -

Я ухожу в переулки ведущие к морю, где никого, и сижу на камнях бордюров опираясь на мусорные баки и пью вино, наблюдая за старичьем в Старом Польском Клубе через дорогу которое играет в пинокль под бурым светом голой лампочки, с зелеными лоснящимися стенами и табельными часами — Зууу! проходит океанский сухогруз в бухте, Порт-Сиэттл, паром роет носом воду на пути из Бремертона и впахиваясь в груды на донном отэе, они оставляют целые пинты водки на белой крашеной палубе, завернутые в журнал Лайф, чтобы я их выпил (двумя месяцами раньше) под дождем, пока мы пробираемся внутрь — Вокруг везде деревья, Пьюже-Саунд — В гавани гудят буксиры — Пью свое вино, теплая ночь, и не спеша тащусь обратно к кабаре -