— Можно и так сказать. Была как раз годовщина смерти Иры — её дочери. Баба Варя после работы зашла к Никольскому — она убиралась у него два раза в неделю. Хозяев не было дома, но для неё оставляли ключ. Закончила уборку и пошла в гараж за пилой — отпилить обломившуюся ветку дерева, зависшую прямо над входной дверью (ключи у неё тоже были). Что случилось дальше, я точно не знаю. Наверное, она услышала шум внизу, как-то смогла открыть люк и нашла Ларису. Сумку она бросила наверху, а вспомнив, что там есть термос с горячим чаем, вернулась за ней: хотела просто успокоить девочку, чаем напоить. Но Лариса была в невменяемом состоянии — металась, кричала, истерила, сумка перевернулась, из неё вывалились халат и фонендоскоп. Вот фонендоскопом она её и задушила, искренне веря, что спасает от дальнейших ударов судьбы. И Валю тоже она убила.
— Спасла, — скривившись, напомнил Алан. Он про Валю услышал только в участке. — Про неё ты мне ничего не говорила.
— Просто не знала, что эти случаи связаны. Оказывается, в ту ночь Варвара Сергеевна Михасёва тоже ночевала у сестры — приводила в порядок могилу дочери накануне годовщины смерти.
— Опять годовщина.
— Да. Она приехала ближе к вечеру и задержалась на кладбище допоздна, а когда возвращалась, встретила пьяную, расстроенную, рыдающую Валю со следами побоев на лице. Вероятно, она напомнила ей дочь, вот и случилось то, что случилось.
— Откуда ты знаешь такие подробности? Снова побывала в чужой шкуре?
— Да. Было довольно неприятно.
Алан нахмурился.
— Тебе достаточно подержать любого человека за руку, чтобы узнать о нём абсолютно всё, и ты на это даже разрешение не спрашиваешь! Разве это нормально? Даже для обыска нужен ордер!
— Я поступаю так только в крайних случаях и интересуюсь лишь определённой информацией, а не «абсолютно всем».
Спортсмен продолжал хмуриться. Я понимала, что его беспокоит.
— Расслабься, твои мысли я читать не собираюсь. Да и зачем? Ведь в них ничего не изменилось, верно?
— И не изменится, — он остановил машину возле нашего подъезда и посмотрел мне прямо в глаза. — Теоретически я понимаю, что ты ни в чём не виновата. Тебе тоже пришлось не сладко и, наверное, ты неплохой человек… Если бы ты была похожа на свою мать или бабушку всё было бы проще. А так я каждый раз вижу ЕГО глаза, ЕГО волосы, ЕГО наглую вызывающую улыбку и ничего не могу с собой поделать. Мне тяжело с тобой общаться. Я действительно старался быть беспристрастным, но…
Я отвернулась. В глазах защипало и, как назло, никаких отвлекающих острот на ум не пришло.
— Знаешь, я ведь не выбирала ни этих глаз, ни этих волос, ни даже родителей. Во всяком случае осознанно.
Теперь Алан тоже смотрел в сторону.
— Если бы я этого не понимал, давно бы уже… — он устало махнул рукой. — Не важно. А что значит, не выбирала осознанно?
Я вздрогнула, чёрт, вот опять: язык мой — враг мой!
— Поверь, объяснение тебе не понравится. Давай лучше сразу по домам, у нас был непростой день.
— Говори, — настойчиво потребовал Войнич.
— Это из той же серии, что и переселение душ! — Ещё одна попытка откосить.
— Я понял, продолжай.
— Существует теория, что Бог разделил себя на бесчисленное количество душ и создал человечество для того, чтобы через нас познать всё многообразие существующего опыта. Получается, в каждом человеке есть частица бога-творца. Нам даны его творческие способности и священное право выбора. Освободившись от физической оболочки, души оценивают полученный опыт, пересматривают этапы пройденного пути и решают, что из уже пережитого стоит взять в новую жизнь. Как правило, в этот список попадают все нерешённые на прежнем уровне задачи. И они будут повторяться до тех пор, пока не найдётся верное решение. Перед следующим воплощением души составляют что-то вроде жизненного плана. Договариваются, какие роли будут играть и к каким результатам стремиться. Вот и получается, что до того как воплотиться здесь, мы сами выбираем себе родителей
— И на каком уровне сейчас твой отец? — с издёвкой уточнил Алан.
Я отвела взгляд.
— Не знаю. Это просто теория.
— Бред! — отрезал он, я не стала спорить.
— Наверное, и что ты теперь будешь делать? Закроешь мою практику или всё же выдашь лицензию на работу?
— Это не работа, а самоубийство! — снова взвился Войнич. — Что бы с тобой было, если бы я не выбил ту дверь?
— Ничего, если бы смогла отойти от неё подальше, — осторожно призналась я.
— Что? — его брови мгновенно сошлись на переносице. Импульсивный какой. — Это было так просто? Почему ты мне не сказала?!
— Тогда бы ты не выбил дверь.
— А если бы я не успел? Ты — чокнутая! — свирепо заключил Войнич.
— А ты эмоционально нестабильный — у всех свои недостатки.
— Выметайся из моей машины, — процедил он сквозь зубы.
— И тебе доброй ночи! — несмотря на десяток, скребущих на душе кошек, я одарила его ослепительной улыбкой и, как положено по законам жанра, ушла не оборачиваясь.